Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, нормальные бытовые условия были не для Есенина, уютно он себя чувствовал только на лоне природы и… в кабаках. Правда, первые две-три недели держался. С гордостью представлял будущую жену знакомым. Оповестил о своём счастье даже М. Горького: «Посылаю Вам стихи, которые написал за последнее время. И шлю привет от своей жены, которую Вы знали ещё девочкой в Ясной Поляне».
Сергей Александрович перезнакомил Толстую со всеми своими друзьями. Иногда делал это весьма «оригинально». «Дома бил Приблудного», – записала как-то Софья Андреевна в своём календаре. Любил пройтись с будущей супругой по улицам. Во время одной из таких прогулок «молодые» повстречали цыганку, которая нагадала им скорую женитьбу, а попугай шарманщика вытянул Толстой простое медное кольцо, как обручальное, – знак скорой свадьбы. И Есенин решил, что его новый брак предопределён свыше.
Об одной из встреч с Сергеем Александровичем на улице поведал В.С. Чернявский, ленинградский приятель поэта:
– Первое, о чём он рассказал мне, была новая женитьба. Посвящая меня в эту новость, он оживился, помолодел и объявил, что мне обязательно нужно видеть его жену. «Ну, недели через две приедем, покажу её тебе». Имя жены он произнёс с гордостью. Сергей Есенин и Софья Толстая – это сочетание, видимо, нравилось и льстило ему.
Кстати, Владимиру Степановичу не понравилось, как выглядел Есенин:
– На этот раз Сергей неприятно поразил меня своим видом. В нём было что-то с первого взгляда похожее на маститость, он весь точно поширел и шёл не по сложению грузно. Лицо бумажно-белое не от одной пудры, очень опухшее, красные веки при ярком солнечном свете особенно подчёркивали эту белизну.
То есть литературные неприятности, алкоголь и амурные передряги сказались на внешности Есенина не лучшим образом. И Софья Андреевна полюбила отнюдь не херувима с золотыми локонами, а уже порядком поизносившегося мужчину, о чём он сам не раз печалился в своей потрясающей лирике:
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только жёлтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберёг
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Любила Софья Андреевна Есенина искренне и глубоко. Близкие при этом отмечали, что в этой любви большое место занимало материнское чувство. Это подтверждала и её мать:
– Любовь к нему совершенно очевидно была безграничной, и, как она часто говорила, в её любви было много материнского, как к больному ребёнку.
…Готовясь к свадьбе, Есенин бегал по редакциям, «выбивая» деньги, но беречь их не умел: застольные вечера, званые обеды, Большой Московский ресторан на Лубянке, где он играл в бильярд с Софьей Андреевной.
Домашние застолья проходили весело. Сергей Александрович любил розыгрыши. Об одном из них рассказывал ленинградский поэт-имажинист В.И. Эрлих:
«– Слушай, кацо! Ты мне не мешай! Я хочу Соню подразнить.
Садимся обедать. Он рассуждает сам с собой вдумчиво и серьёзно:
– Интересно… Как вы думаете? Кто у нас в России всё-таки лучший прозаик? Я так думаю, что Достоевский! Впрочем, нет! Может быть, и Гоголь. Сам я предпочитаю Гоголя. Кто-нибудь из этих двоих. Что ж там? Гончаров… Тургенев… Ну, эти – не в счёт! А больше и нет. Скорей всего – Гоголь.
После обеда он выдерживает паузу, а затем начинает просить прощения у Софьи Андреевны:
– Ты, кацо, на меня не сердись! Я ведь так, для смеху! Лучше Толстого у нас всё равно никого нет. Это всякий дурак знает».
Гоголь действительно был любимым писателем Есенина, и Софья Андреевна это знала. Рассказывая (после гибели мужа) о стихотворении «Не жалею, не зову, не плачу…», она указывала на то, что оно написано под влиянием одного из лирических отступлений в «Мёртвых душах». Это начало шестой главы поэмы[125]: «…Что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! О моя свежесть!»
Именно об этих строках «Мёртвых душ» и говорил полушутя великий поэт:
– Вот меня хвалят за эти стихи, а не знают, что это не я, а Гоголь.
Разыгрывал Есенин будущую супругу в комнате, увешанной портретами Л.Н. Толстого. В семье писателя был его культ, и шутить по этому поводу в столовой его внучки было, конечно, не слишком корректно. Кстати, меры в этом поэт не знал, за что частенько тяжело расплачивался.
…Друзья радовались за Сергея Александровича: наконец-то он получил отличные условия для работы, а он помалкивал и с каждым днём становился всё мрачнее. Как-то Ю.Н. Либединский спросил, как ему живётся.
«– Скучно. Борода надоела, – последовало в ответ.
– Какая борода?
– То есть как это какая? Раз – борода, – он показал на большой портрет Льва Николаевича, – два – борода, – он показал на групповое фото, где было снято всё семейство Толстых вместе со Львом Николаевичем. – Три – борода, – он показал на копию с известного портрета Репина. – Вот там, с велосипедом, – это четыре борода, верхом – пять… А здесь сколько? – Он подвёл меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. – Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и всё! – сказал он с какой-то яростью».
Вторую причину разочарования поэта в его радужных ожиданиях называет его сестра Шура: «Перебравшись на квартиру к Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь».
Ну, что касается интересов, то они как раз были общими – литература, а вот взгляды на жизнь таковыми быть не могли по определению. Толстая – потомственная дворянка с древними родовыми корнями, а Есенин – «крестьянский сын». Это же разные, противоположные миры, разные цивилизации. Конечно, бывало, что дворяне женились на своих крепостных, но никак не наоборот – потомок вчерашних крепостных на дворянке. Тут, как говаривал герой «Горя от ума», дистанция огромного размера. К тому же избранница Есенина кротостью не отличалась. Писатель М.Д. Ройзман говорил о Софье Андреевне:
– Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного