Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

Любимая, ну что ж! Ну что ж!

Я видел их и видел землю,

И эту гробовую дрожь

Как ласку новую приемлю.

И потому, что я постиг

Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, –

Я говорю на каждый миг,

Что всё на свете повторимо.

Не всё ль равно – придёт другой,

Печаль ушедшего не сгложет,

Оставленной и дорогой

Пришедший лучше песню сложит.

И, песне внемля в тишине,

Любимая с другим любимым,

Быть может, вспомнит обо мне

Как о цветке неповторимом.

Бениславская болела[120], так как не только духовно, но и физически воспринимала весь негатив, связанный с любимым. Обладая аналитическим умом, она хотела досконально разобраться во всех человеческих качествах великого поэта. Они не радовали:

«Главное было в нём как в личности – я думала, что он хороший (в моём понимании этого слова). Но жизнь показала, что ни одного “за” нет и, наоборот, тысячи “против” этого. Иногда я думаю, что он мещанин и карьерист, причём удача у него так тесно переплелась с неудачей, что сразу не разберёшь, насколько он неудачлив. Строил себе красивую фигуру (по Пушкину), и всё вышло так убийственно некрасиво – хулиганство и озорство вылились в безобразные, скотские скандалы, за которыми следует трусливое ходатайство о за ступничестве к Луначарскому (а два года назад Сергей ему не подал руки), белая горячка и т. п.

Поехал в мировое путешествие с Дункан – теперь его знают там и пишут во французских и немецких газетах о том, что спутник танцовщицы медленно спивается в Москве.

Наконец, погнался за именем Толстой – все его жалеют и презирают: не любит, а женился. Ради чего же, напрашивается у всех вопрос».

Обнажая человеческие качества гения, Галина Артуровна ещё и ещё раз возвращалась к мысли о том, что внутренне Есенин не может быть таким, что вообще он другой: каким был в счастливые дни марта – августа 1921 года: «Я знаю, откуда у меня злость на него – оттого, что я обманулась в нём, идеализировала, его игру в благородство приняла за чистую монету, и за эту фальшивую монету я отдала всё во мне хорошее и ценное. И поэтому я сейчас не могу успокоиться, мне хочется до конца вывести Сергея на чистую воду со всей его трусостью и после этого отпустить его с миром или же (есть внутри где-то такая малюсенькая “надеждочка”), чтоб он смог доказать мне обратное».

Немалую роль в примирении Галины Артуровны с Есениным сыграло и чувство жалости к нему как больному человеку. Но и она не знала, насколько он болен. Это выяснилось в конце ноября, когда Сергей Александрович лёг на лечение в психиатрическую клинику 1-го Московского государственного университета.

«Ясно? Понятно? Значит?» Чтобы отвлечься от невесёлых дум о себе и о Есенине, Галина Артуровна решила съездить в деревню к хорошим знакомым. Это было по пути в Константиново, и она наметила заглянуть и туда, о чём 25 декабря поставила в известность Сергея Александровича: «Пишу с Рязанского вокзала, еду на четыре дня в Константиново».

Явление Бениславской в Константиново запомнилось младшей сестре поэта Шуре:

– Рано утром мы увидели – какая-то тётка из-под горы идёт. Оказалось, что это Галя. На пароходе она отправилась с кем-то из знакомых в Астрахань, но на пристани в Кузьминском сошла и берегом пришла к нам.

27 декабря Галина Артуровна сообщала Есенину о том, как приняли её в его пенатах: «Я сейчас сижу в Константинове у Ваших в новом доме, только что пили чай, о Вас толковали. Отцу все Ваши последние стихи нравятся: “Хорошо стал писать, а раньше имажинистом понять трудно было”. Я тут окончательно за Катину сноху прослыла. Даже Ваша мать уже не даёт бесславить меня: сегодня утром Костя и Шура заметили, что у меня зелёные глаза, и стали дразниться при ком-то из деревенских, ну и досталось им за это от Татьяны Фёдоровны».

Утром 28 декабря в хорошем настроении Галина Артуровна покинула Константиново, а днём на её московский адрес пришла телеграмма:

«Москва, Брюсовский, дом “Правды”, 27. Бениславской

МСК Ленинграда 103 522, 12. 28. 1651

Сообщите Наседкиным. Сергей умер – Эрлих».

Что здесь показательно? Эрлих обращается не к жене покойного, а к его бывшей сожительнице. То есть Бениславской он отводил более значимую роль в жизни поэта, чем Софье Андреевне.

Галины Артуровны в это время в Москве не было. О смерти Есенина она узнала с опозданием в три дня и не успела даже на похороны. Гибель Сергея Александровича Бениславская приняла как оправдание его несложившейся жизни: «Да, Сергунь, всё это была смертная тоска, оттого и был такой, оттого так больно мне. И такая же смертная тоска по нём у меня. Все и всё ерунда, тому, кто видел по-настоящему его, – никого не увидеть, никого не любить. А жизнь однобокая тоже ерунда. И общественность, и все – всё есть, когда всё существо живёт; так, по крайней мере, для меня, тогда расцветают все мои данные, всё во мне заложенное. Малюсенькая “надеждочка” осуществилась, но это непоправимо».

Женщина волевая, Бениславская, выйдя из шокового состояния, попыталась разобраться в случившемся, понять, почему любимый наложил на себя руки:

Причины:

1. Болезнь. Такое состояние, когда временами мутит в голове и всё кажется конченым и беспросветным.

2. Полное одиночество – ни сестёр (Катя была потеряна для него, а Шура – ребёнок), ни родителей (они ему чужие), ни жены (много женщин, и у них или своя жизнь, или не интересны ему), ни друзей, ни (это очень важно было Сергею) детей.

3. Оторванность от жизни страны – только пилигрим, а не участник её[121].

4. Житейские тяготы. Нужна квартира, её нет, нужны деньги – из-за них приходится мыкаться по редакциям. И при этом со всех сторон долги и со всех сторон требуют и требуются деньги старикам, сёстрам, Толстой… И тут же – некуда голову приклонить. Толстую не любил, презирал и, убедившись в этом, разошёлся; своего дома нет, жить по знакомым с его состоянием он не мог. И в конечном итоге – некуда деться.

Сел, подытожил, что ждёт в будущем и ради чего можно принять это? Ради стихов, ради того, чтобы дать больше, чем дано. А дал не то, что мог бы дать, об этом он сам сказал («Русь уходящая»). Наверстать и исправить в сложившихся условиях