Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

Всем знакомый Ванька и Иван.

Никогда над жизнью не грустите,

У неё корявых много лап,

И меня, пожалуйста, простите

За ночной приблудный пьяный храп.

Свои ухаживания за Софьей Андреевной Есенин тут же сделал достоянием гласности. На очередную пирушку он пригласил А.А. Берзинь, одну из своих «нянек» и покровительниц. По голосу поэта Анна Абрамовна сразу поняла, что он пьян. Идти не хотелось. Есенин с обидой заявил:

– Я за тобой приползу. Пойми, что я женюсь, и тут моя невеста.

– Какая невеста? – была ошарашена Берзинь.

– Толстая Софья Андреевна[123], – торжественно ответил Сергей Александрович.

– А Льва Николаевича там нет? – пошутила Анна Абрамовна.

Тут трубку телефона взяла Бениславская и всё объяснила. Пришлось ехать. И вот она в Брюсовском переулке, дом 2/14.

«Поднимаясь к дверям квартиры, в которой жили Есенины и Бениславская, я слышу, как играют баянисты. Их пригласил Сергей Александрович из театра Мейерхольда. В маленькой комнате и без того тесно, а тут три баяна наполняют душный, спёртый воздух могучей мелодией, которую слушать вблизи трудно. Рёв и стон».

В комнате Бениславская, Наседкин, Пильняк, сёстры Есенина и его двоюродный брат, Толстая. Берзинь усаживают между Пильняком и Софьей Андреевной. Сергей Александрович пьян, суетлив и счастливо улыбающийся. Он сидел на диване и с торжеством смотрел на Анну Абрамовну.

А.А. Берзинь рассказывала позже:

«Я поворачиваюсь к Софье Андреевне и спрашиваю:

– Вы действительно собираетесь за него замуж?

Она очень спокойна, и её не шокирует такой гам, царящий в комнате.

– Да, у нас вопрос решён, – отвечает она и прямо смотрит на меня.

– Вы же видите, он совсем невменяемый. Разве ему время жениться, его в больницу надо положить. Лечить его надо.

– Я уверена, – отвечает Софья Андреевна, – что мне удастся удержать его от пьянства.

– Вы давно его знаете? – задаю я опять вопрос.

– А разве это играет какую-нибудь роль? – Глаза её глядят несколько недоумённо. – Разве надо обязательно долго знать человека, чтобы полюбить его?

– Полюбить, – тяну я, – ладно полюбить, а вот выйти замуж – это другое дело…»

Прервав разговор, Софья Андреевна подошла к жениху и попыталась приласкать его. Есенин грубо отбросил её руку и грязно выругался. Толстая спокойно вернулась на своё место, а Бениславская начала «лечить» любимого: она налила стакан водки и подала ему. Катя и Берзинь согласно закивали головами: пусть лучше напьётся и уснёт, чем будет безобразничать. Так и случилось.

В начале марта Есенин побывал на Лубянке: его вызывали в ВЧК по делу А. Ганина, человека весьма ему близкого. Всё обошлось благополучно, но на всякий случай он решил быть подальше от этой серьёзной организации и собрался на Кавказ. 26 марта Сергей Александрович устроил прощальный вечер. Софья Толстая была на нём уже на правах близкого друга поэта и рассказала о нём в письме М. Шкапской, своей ленинградской подруге:

«Вы помните эту длинную белую комнату, яркий электрический свет: на столе груды хлеба с колбасой, водка, вино. На диване в ряд, с серьёзными лицами – три гармониста – играют все – много, громко и прекрасно. Людей немного. Всё пьяно. Стены качаются, что-то стучит в голове.

На диване и на коленях у меня пьяная, золотая, милая голова. Руки целует, и такие слова – нежные и трогательные. А потом вскочит и начинает плясать.

Вы знаете, когда он становился и вскидывал голову – можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен. Милая, милая, если бы Вы знали, как я глаза свои тушила! А потом опять ко мне бросался. И так всю ночь. Но ни разу ни одного нехорошего жеста, ни одного поцелуя. А ведь пьяный и желающий. Ну, скажите, что он удивительный!»

Шкапскую шокировала столь быстрая переориентация подруги с Пильняка на Есенина, и она со всей откровенностью сказала, что думает о последнем как о поэте, а главное, как о человеке:

«Не знаю, почему, Сонюшка, но не лежит у меня душа к Есенину, как-то больно и нехорошо от мысли, что Вы как-то связаны с ним…

Есенина как человека нужно всё-таки бежать, потому что это уже нечто окончательно и бесповоротно погибшее, – не в моральном смысле, а вообще в человеческом. Потому что уже продана душа чёрту, уже за талант отдан человек, – это как страшный нарост, нарыв, который всё сглодал и всё загубил. Сергей Есенин – талантище необъятный, песенная стихия, – но он так бесконечно ограничен».

Ленинградская подруга Софьи Андреевны верно поставила «диагноз» на человечность Есенина. Действительно, он полностью замкнулся на поэзии, и до всего остального ему и дела не было. А это привело к беспредельному эгоизму и представлению о себе как о центре вселенной, вокруг которого должны крутиться все обойдённые талантом и млеть от счастья, созерцая пророка Есенина.

7 июня Есенин уехал в Константиново на свадьбу двоюродного брата А.Ф. Ерёмина. В числе друзей прихватил с собой Бениславскую. Всласть почудив пару дней, вернулся в Москву. Сельчане и родители поэта были ошарашены его поведением. Ещё бы! Таким его видели здесь впервые. Но для нас важен в этом эпизоде другой нюанс: то, что Сергей Александрович явился в пенаты с Галиной Артуровной. Значит, на тот момент ещё колебался в своём решении расстаться с ней; не было у него уверенности в отношении Толстой.

«Ты должен дать мне совет». О последнем убедительно свидетельствует разговор, который состоялся у Есенина с Р. Ивневым, встреченным им на Тверском бульваре. Вот как записал эту беседу на бумаге один из старейших приятелей поэта:

«С таинственным видом он отвёл меня в сторону, выбрал свободную скамейку на боковой аллее и, усадив рядом с собой, сказал:

– Ты должен мне дать один совет, очень… очень важный для меня.

– Ты же никогда ничьих советов не слушаешь и не исполняешь!

– А твой послушаю. Понимаешь, всё это так важно. А ты сможешь мне правильно ответить. Тебе я доверяю.

Я прекрасно понимал, что если Есенин на этот раз не шутит, то, во всяком случае, это полушутка… Есенин чувствовал, что я не принимаю всерьёз его таинственность, но ему страшно хотелось, чтобы я отнёсся серьёзно к его просьбе – дать ему совет.

– Ну, хорошо, говори, обещаю дать тебе совет.

– Видишь ли, – начал издалека Есенин. – В жизни каждого человека бывает момент, когда он решается на… как бы это сказать, ну, на один шаг, имеющий самое большое значение в жизни. И вот сейчас у меня… такой момент. Ты знаешь, что с Айседорой я разошёлся. Знаю, что в душе осуждаешь меня, считаешь,