Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

ближайшие друзья Касаткин и Наседкин и, обнявшись, горько плакали.

За дверью калитки стояла Софья Андреевна в пальто и ожидала… Через несколько часов нужно было ехать на вокзал.

Я подошёл к рыдающим друзьям и взял одного из них за плечо.

– Нужно идти. Сергею скоро ехать.

На меня поднял заплаканное лицо один из них и серьёзно сказал:

– Дай ещё минут пятнадцать поплакать…

Прощаясь, Сергей судорожно всех обнимал и потом, пока не скрылся за переулком, оборачивался и посылал приветы…»

* * *

Свадьба Есенина вызвала много толков и пересудов в литературной среде.

Галина Артуровна не могла знать, но интуитивно почувствовала, что поэт отнюдь не в восторге от прелестей невесты. Берзинь поведала в своих мемуарах о следующем случае. Как-то ей позвонил Сергей Александрович и напросился в гости. Пришёл с Софьей Андреевной и Ю. Либединским. Был выпивши. Испуганное, белое, будто вымазанное мелом, лицо. Уединившись с Берзинь и Либединским в другую комнату, заявил:

– Я поднял ей подол, а у неё ноги волосатые… Я закрыл и сказал: «Пусть Пильняк, я не хочу». Я не могу жениться.

Ржавый жёлоб. В Баку ехали три дня. С дороги Софья Андреевна писала В.И. Эрлиху: «Последние дни были невероятно тяжелы. Сейчас блаженно-сонное состояние и физического и духовного отдыха». Порадовала и мать: «Москва кажется дьявольским, кошмарным сном. А настоящее удивительное – так тихо, тихо, спокойно и дружно. Никакого пьянства, никаких разговоров, огорчений – всё, как в хорошем сне».

28 июля прибыли. «Ехали удивительно, – сообщала Софья Андреевна матери. – Я очень счастлива и спокойна. Он бесконечно внимателен, заботлив и нежен. Сегодня едем в Мардакяны…»

П.И. Чагин, секретарь ЦК КП Азербайджана, поселил московских гостей на своей даче в Мардакянах. Толстая подробно описала дорогу туда из Баку:

«Это 50 вёрст. Ехали ночью. У меня всё, как во сне осталось. Сперва Баку – узкие, узкие улицы, плоские крыши, специфическая южная, ночная толпа. Потом окраины, заводы, фабрики, рабочие посёлки и промыслы. Огромные нефтяные озёра и вышки. Лес вышек. Всюду огни, стук черпалок и лёгкие стройные силуэты вышек. Это сказочно красиво.

Я думала, что глаза всех русских художников плохо выбирают темы. И сколько их, вышек! Ужас! А потом огромная, каменистая, голая выжженная степь. Даль неоглядная, тишина, торжественность библейские, и медленно тянутся в город персидские тележки с фруктами. И все они расписаны разными красками и удивительными рисунками».

Приехали и ахнули: «Удивительные Мардакяны – это оазис среди степи. Какие-то персидские вельможи когда-то искусственно его устроили. Теперь это маленькое местечко, вокзал узкоколейки, лавочки, бульвар, всё грошовое и крошечное. Старинная, прекрасная мечеть и всюду изумительная персидская архитектура».

Дача Чагина воссоздавала полную иллюзию Персии, в которую рвался Есенин: огромнейший сад, фонтаны, бассейн, теннисная и крокетная площадки, кругом персы и тюрки. Огромный дом с широкими террасами по его периметру. У Сергея Александровича большая светлая комната с окнами в сад. На рассвете его будили голоса птиц:

Море голосов воробьиных.

Ночь, а как будто ясно.

Так ведь всегда прекрасно.

Ночь, а как будто ясно,

И на устах невинных

Море голосов воробьиных.

С. Есенин и П.И. Чагин

Сергей Александрович говорил Чагину об условиях, созданных ему для работы, словами любимого им Пушкина – «в обитель дальнюю трудов и чистых нег».

В окрестностях Мардакян было много домов отдыха, куда часто приглашали поэта, он никому не отказывал. Есенин много печатался в газете «Бакинский рабочий». Написал в Мардакянах стихотворения: «От чего луна так светит тускло…», «Жизнь – обман с чарующей тоскою…», «Гори, звезда моя, не падай…».

О двух последних Толстая говорила:

– В то время Есенин очень плохо себя чувствовал. Опять появилось предположение, что у него туберкулёз. Он кашлял, худел, был грустен и задумчив. Настроениями и разговорами этих дней навеяны оба стихотворения.

Гори, звезда моя, не падай.

Роняй холодные лучи.

Ведь за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит.

Я знаю, знаю. Скоро, скоро

Ни по моей, ни чьей вине

Под низким траурным забором

Лежать придётся так же мне.

Погаснет ласковое пламя,

И сердце превратится в прах.

Друзья поставят серый камень

С весёлой надписью в стихах.

Но, погребальной грусти внемля,

Я для себя сложил бы так:

Любил он родину и землю,

Как любит пьяница кабак.

Как-то П.И. Чагин увидел своего гостя грустно склонившимся над жёлобом, по которому в водоём текла вода, чистая и прозрачная, сверкающая на солнце.

– Смотри, до чего же грязный жёлоб, – воскликнул Есенин и, приблизившись к Петру Ивановичу, добавил: – Вот такой же проржавевший жёлоб и я. А ведь через меня течёт вода даже почище этой родниковой. Как бы сказал Пушкин – кастальская! Да, да, а всё-таки мы оба с этим жёлобом – ржавые.

С поездкой (да ещё с женой) Сергея Александровича на Кавказ его друзья и близкие связывали надежды на то, что в условиях, благотворных для творчества, он перестанет пить. Эти надежды оправдались только частично.

«Знаю, что ты больше всего хочешь знать о том, пьёт ли Сергей, – писала Софья Андреевна матери. – В сто раз меньше, чем в Москве. Там выделялись дни, когда он не пил, здесь выделяются дни, когда он пьёт.

Я не могу ничего обещать тебе и не могу ни во что верить сама. Знаю, вижу только, что он старается, и у меня впереди не мрак и ужас, а какие-то зори. Вот странная у меня жизнь сейчас – всё зависит от одного-единственного – пьёт ли Сергей. Если он пьёт – я в таком ужасе и горе, что места себе не нахожу. И всё так черно кругом. Потому что знаю, что он погибнет. А когда он не пьёт, то я так счастлива, что дух перехватывает.

Ты скажешь, что я влюблённая дура, но я говорю, положа руку на сердце, что не встречала я в жизни такой мягкости, кротости и доброты. Мне иногда плакать хочется, когда я смотрю на него. Ведь он совсем ребёнок, наивный и трогательный. И поэтому, когда он после грехопадения – пьянства кладёт голову мне на руки и говорит, что он без меня погибнет, то я даже сердиться не могу, а глажу его больную головку и плачу, плачу.

Ну, вот я и в сантименты пустилась. Так уж к слову пришлось. Я могу много таких листиков исписать