Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

классический фасад и модерновый интерьер, причудливая мебель с черным лебедем в овале, посуда с той же маркой, пальмы в саду и леопард в собачьей будке. Молва приписывала Рябушинскому и его многочисленным гостям «афинские ночи с голыми актрисами». Так ли было, кто знает… Решил назначить себя (если не я, то кто же) продолжателем дела Третьякова и Дягилева, владел журналом «Золотое руно» (Брюсов, Блок, Белый), финансировал объединение художников «Голубая роза» (Кузнецов, Судейкин, Сарьян, Матвеев).

Стал терять средства, а в довершение всего крупно проигрался нефтепромышленнику Леону Манташеву. Переехал в Париж, где открыл на Елисейских Полях антикварный магазин. Торговал так успешно (разбирался все же в искусстве), что вновь начал процветать. Очередной слом организовали война и революция, которую он встретил на родине. Все семейство Рябушинских, естественно, уехало. Николай покидал страну последним, успев… послужить новой власти в качестве эксперта по искусству. Восстановил антикварную торговлю. Умело рекламировался: в 25-м году в американском журнале вышла статья «Великие любители» о четырех коллекционерах. Компанию Николаю Рябушинскому составили Морган, Рокфеллер и Вандербильт.

Вот такие лица Рябушинских. Что осталось от них в Москве? Про промышленность больше не будем. Давайте ближе к искусству. Как и остальные богатые семейства, имели Рябушинские склонность к коллекционированию (видимо, повальное увлечение овеществленным искусством – картинами, скульптурами, иконами – объясняется еще и тем, что финансовые вложения такого рода считаются одними из самых эффективных). Михаил Павлович даже приобрел у вдовы Саввы Тимофеевича Морозова Зинаиды знаменитый особняк на Спиридоновке, чтобы было где разместить коллекцию французской и русской живописи.

Степан Павлович с 1905 года, когда было разрешено открывать старообрядческие храмы, начал скупать по всей стране иконы старого письма и одаривал ими новые храмы единоверцев, оставляя самые редкие у себя. К 1914 году его коллекция, наряду с собраниями Ильи Остроухова и Алексея Морозова, считалась лучшей. Сейчас в Третьяковской галерее более полусотни икон из его собрания. Степан сам реставрировал иконы, выпустил научный труд, посвященный атрибуции и датировке знаменитой иконы Божией Матери Одигитрии Смоленской. А размещалась коллекция в домовой церкви самого знаменитого модернового особняка Москвы – дома на Малой Никитской, № 6/2 постройки Федора Шехтеля (и об особняке, и об архитекторе – в свое время, на свою букву). Только потому, что есть этот особняк в Москве, следовало бы упомянуть Рябушинских в «Книге Москвы». А так как славных дел за ними много, то и получилась, уж не обессудьте, одна из самых больших глав.

Рогожская слобода

Центр старой веры

Мы не раз уж говорили: 700 лет московского бытия – это эпоха гужевого транспорта. Многочисленные московские ямщики селились по окраинам около основных трасс. Из этих, сначала загородных, коллективных профессиональных поселений – и Рогожская слобода. Называлась она так, скорее всего, не от популярного продукта мочального плетения, а по имени села Рогожи, последующего Богородска, до сих пор Ногинска. Дорога была накатанной, вела дальше в издревле торговый Нижний Новгород, и потому слобода не отличалась малонаселенностью.

Теперь вынуждены сделать небольшой скачок в историческую, и даже церковно-историческую, сторону. В российской церковной истории существует весьма критический, можно сказать революционный, этап. Затеявшие в середине XVII века обновление (или приведение в соответствие с православным, но не российским, а греческим, каноном) церковных книг и правил ведения службы царь Алексей и патриарх Никон вряд ли ожидали такой реакции, такой тяги к привычному. Мы не имеем права обсуждать правоту той или иной стороны (точнее сторон, так как обрядческих толков существует множество), не нам судить, как творить крестное знамение – двумя или тремя перстами, как проводить крестный ход – «посолонь» (то есть по ходу солнца, по часовой стрелке) или навстречу. И вообще: про раскол мы вынуждены упомянуть потому, что он значительно повлиял на то, какой стала Москва.

Одним из результатов разделения православия и стала Рогожка. Причин, по которым многие из ямщиков остались в старой вере, мы не знаем. Знаем лишь то, что, несмотря на запрет (в разные времена отличавшийся степенью закручивания гаек), старообрядческая община (точнее, общины, так как, повторим, толков было несколько) существовала всегда. Во время чумного поветрия 1771 года за пределы города вынесли массовые кладбища. Выпросили разрешение хоронить единоверцев и московские старообрядцы: беспоповцы – около Преображенского, а поповцы – за Рогожской заставой. А где кладбище – там и сооружение для молений. Так при Рогожском кладбище (и при Преображенском тоже) образовались церковные центры старой веры.

Не будем рассказывать о судьбе рогожских храмов. Отметим лишь, что Покровский храм (возведен в 1792 году, возможно, что по проекту М. Казакова) по площади больше Успенского собора в Кремле и уступает только храму Христа Спасителя. Гораздо интереснее тот факт, что самые известные московские богатеи и (что очень важно) меценаты Гучковы, Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Щукины, Третьяковы, Солдатёнковы относились к тому или иному толку, но к старой вере. Здесь, видимо, сказывалось влияние групповых интересов. Но дело, видимо, не только в этом: скорее всего, причина и следствие переставлены местами. Это не богачи становились старообрядцами, а старообрядцы чаще богатели. Обогащению способствовали привычка работать (столь пропагандируемая отческой верой и традициями) и внутренняя дисциплина. Да и внешняя, так как разного рода увеселения, и уж тем более основная причина трат – пьянство, у старообрядцев, мягко говоря, не приветствовались. Были, несомненно, и исключения (тот же Николаша Рябушинский), но общей картины они не меняют.

Про меценатство – вообще особый разговор. Видимо, религиозные догматы серьезно спорили в купеческо-капиталистических душах московских толстосумов с устремлениями к прибыли. Милосердие, призрение убогих, просвещение (например, дарение коллекций икон старого, дораскольного письма) – всё это было естественным проявлением отческой веры. Да и рабочим на мануфактурах Морозовых – Прохоровых, как теперь стало известно, работалось и жилось не в пример энтузиастам эпохи индустриализации.

Не примите за кощунство, но наш предыдущий рассказ – не о самой старой вере. Есть еще постарше, даже гораздо древнее всяческих волосов-мокошей. Это вера в хороший кусок мяса или иной какой кулинарный изыск. Храм такой веры тоже есть в Рогожской слободе. В доме 17 по Большому Рогожскому переулку расположен музей общественного питания. Чем не память об общественных столовых, организуемых рогожскими социалистами-капиталистами?

Ростопчин

Графские каламбуры

В