Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поварская
Из кухарок в дипломаты
Поставили стол. На стол постелили скатерть. Принесли хлеб и положили ножи. Чьих трудов теперь ждем с нетерпеньем? Кухарки, стряпухи, кашевара, кока – то есть того, кто варит пищу и называется одним русским словом – повар. Так и в Москве: Столовый, Скатертный, Хлебный, Ножовый переулки – это прелюдия к главному: к Поварской улице. Не надо быть большим докой по части истории, чтобы понять, что всю эту обеденную лексику породили люди, которые кормили когда-то царя и его присных. Да, действительно, в XVI–XVII веках была здесь слобода, где жили люди, которые несли службу при царской кухне. Куда, спрашиваете, позже делись? Да, видать, вместе с царем в новую столицу отбыли. Или бросили это дело, если в Первопрестольной без царя остались.
Помните Новгородскую дорогу, что когда-то шла по нынешней Никитской улице? Так вот, еще раньше, может, даже в домосковские времена, эта торговая дорога шла, считают, по нынешней Поварской. Она вообще какая-то бродячая, эта дорога, потому что после Никитской улицы перебралась потом на теперешнюю Тверскую – это случилось, пишут, после того, как Кремль в XV веке разросся и перекрыл прямой путь к пристаням на Москве-реке. А старая Новгородская дорога споро обстроилась дворами царской кухонной челяди вперемежку с усадьбами верных слуг государя Ивана Грозного, именуемых опричниками. Улица в ту пору была длиннее, чем теперь, – ее начало скушали «вставные челюсти» Нового Арбата, но в этот момент она уже носила имя Вацлава Воровского.
Между поварами и Воровским было еще два золотых века дворянских усадеб, вроде «дома Ростовых», то есть, конечно, Долгоруковых, но «Войной и миром» отобранного для жительства семейства главных героев, отчего теперь его двор украшает памятник Толстому, или особняка князя Гагарина работы Жилярди-сына, позже отошедшего Коннозаводству. Но во дворе стоят не кони, а «Буревестник революции», изваянный Верой Мухиной, и все потому, что в советские годы тут обосновался литературный музей главного советского писателя и Институт мировой литературы его же имени. В самом конце позапрошлого века улицу обсадили липами, но славилась улица не ими, а двухсотлетним вязом, которым любовался Иван Бунин – он жил в доме наискосок как раз в те самые окаянные дни, которые позже так безжалостно описал. Теперь уж не славится: вяз не пережил жары и смога 2010 года.
Вацлав Воровский, коренной москвич, большевик, публицист, посол и полпред, был участником и жертвой Лозаннской конференции 1923 года, которая обсуждала ситуацию на Ближнем Востоке после победы Турции в войне с англо-греческими интервентами, в числе которых СССР не числился. А вот интересы у большевиков на Ближнем Востоке были, поэтому делегацию в Лозанну послали. Кончилось все плохо: и советских интересов при переговорах не учли, и Воровского, главу делегации, убили – это сделал беглый белогвардеец.
В том же 1923 году именем дипломата-большевика назвали Поварскую улицу. Почему именно ее? Трудно ответить: справочник «Имена московских улиц» пишет, что на ней много иностранных посольств. Это правда: нынче на Поварской размещаются посольства Афганистана, Норвегии, Новой Зеландии, Кипра и Камеруна, квартируют посол Германии, Венгерский культурный центр и Культурный центр посольства Литвы. С другой стороны, почему именно повара – то есть, как ни крути, все же труженики котла и разливательной ложки – пострадали от гибели Воровского? Что, других, сильнее скомпрометированных названий не нашлось? Тем более что спустя год именем товарища Воровского назвали в Москве еще площадь, образовавшуюся на Лубянке (в добрых двух верстах от Поварской) после сноса церкви Введения Богоматери, чем совсем запутали московскую и приезжую публику.
В 1991 году повара вернулись на карту Москвы. И ножи прихватили: Ножовому и его продолжению – Малому Ржевскому переулку тоже отдали обратно исконное имя, отнятое в 1960 году в пользу грузинского композитора Захария Палиашвили. И на все эти переименовательные зигзаги терпеливо смотрит с высоты шатровой колокольни и своих трехсот с лишним лет белокаменная церковь Симеона Столпника – золотая коронка во вставной челюсти Нового Арбата.
Поклонная гора
Гора истории и литературы
Вот уж чем наш старинный город не выделяется в ряду других городов, так это Поклонной горой. Гора с таким колоритным названием есть в Санкт-Петербурге, Пскове, Суздале, да, наверное, и еще в каких-нибудь не обследованных нами городах. Мало того: Поклонная гора и в Первопрестольной прежде была не одна – въезжали в Белокаменную с разных сторон, кланяться прекрасному городу или принимать поклоны от обрадованных визитом хозяев тоже требовалось в разных точках обширной московской географии. Но так уж вышло, что единственной запавшей в умы и утвердившей за собой высокое имя настоящей Поклонной горы осталась та, что стояла при Смоленской дороге.
Рискнем предположить, что виною этому великая русская литература. И то сказать, кто, кроме историков, по макушку закопанных в летописи, знает о том, из каких таких дальних и ближних стран встречали здесь послов и царей? А вот «Войну и мир» читали все, кто доучился до 10 класса. И стало быть, каждый из нас добровольно или под строгим родительским оком прочел в третьем томе про то, как в десять часов утра 2 сентября (от себя добавим, что старого стиля) Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывшееся перед ним зрелище Москвы. Много интересных мыслей пришло тут в Наполеонову голову, если верить глубоко проникшему в психологию завоевателя Толстому, пока он ждал депутации от московских «бояр»; впрочем, об этом ожидании точно и емко написал другой классик – Пушкин, в другом произведении из школьной программы – «Евгении Онегине»:
Напрасно ждал Наполеон, Последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной
