Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

что рядом, адресом имеет уже Красную площадь. Так что ж это за площадь-фантом, единственным материальным фактом существования которой нынче стало одноименное метро?

Картографы категоричны. На новейших картах, имеющихся в нашем распоряжении, площадью Революции назван скверик к западу от «Метрополя» и пространство от него до остатков Китайгородской стены. Скверик напротив этого, по другую сторону Театрального проезда, карты называют Театральной площадью. Книжки, где за отсутствием карт площади описывают словами, в массе своей с таким городским делением не согласны. Но меж собой они расходятся тоже, так что в поисках истины пришлось вести сложные оперативно-разыскные и следственные мероприятия. Компромиссный вариант выглядит примерно так: Театральной, а в социалистические времена – площадью Свердлова, называли, похоже, весь участок от Большого театра до Китайгородской стены. Оставшийся рукавчик до Красной или, если точнее, Манежной площади и будет этой самой площадью Революции, так что упомянутая станция метро стоит как раз на стыке площадей.

Представьте себе речку, на речке – плотинку, у плотинки – мельницу, на другом берегу – мучные лавки. А теперь примерьте эту пастораль к площади Революции. Не получается, говорите? Однако ж все так и было, только пять почти сотен лет назад. А когда Китай-город отделила от Неглинки стена, то в стене у описанной плотины устроили ворота, которые назвали Неглинскими, или, по-другому, Воскресенскими. Их еще Львиными называли, поскольку неподалеку на Красной площади в сухом рву располагался зверинец. Так что и площадь, которая получилась в этом месте, когда Неглинку посадили в трубу, назвали по воротам – Воскресенской. Название, кстати сказать, снесли раньше ворот: мятежное имя площадь получила уже в 1918-м, а ворота вместе со стеной ликвидировали в тридцатых. Тогда были уверены, что навсегда: разве ж могли вообразить авторы книг о Москве, вышедших в 70-е годы прошлого, XX века, что ворота, безоговорочно описанные ими в прошедшем времени, возродятся из праха подобно птице Феникс?

Но это мы мимоходом, торопясь вернуться на площадь к зданию, известному советским людям как главный в СССР музей Ленина, а нынешним любознательным москвичам – как Музей Отечественной войны 1812 года в составе Исторического музея. Горе коммунистам – генералы той Отечественной явочным порядком вытеснили из помещений самого человечного человека. В полном соответствии с провозглашенным еще в 1918 году лично героем прошлой экспозиции лозунгом «Экспроприация экспроприаторов!» здание отобрали у капиталистов – в данном случае их олицетворяла городская дума. Думский дом построил в последнем десятилетии XIX века зодчий Чичагов, до того на этом месте размещались Присутственные места, а еще раньше Монетный двор. Присутственные места интересны нам не сами по себе, а «ямой», которая занимала нижний этаж здания. Это была не та «яма», что у Куприна, а та, что у драматурга Островского, – не бордель, а долговая тюрьма. Пока не существовало площади, выход из Присутственных мест был внутрь Китай-города, который располагался выше низкого берега реки, оттого и возникало ощущение ямы. По другой версии, углубление было не естественным склоном к реке, а нарочно вырытой для Монетного двора канавой. В «яму» – знают все, кто ходит в Малый театр, – сажали несостоятельных должников. Временно: пока не будут в состоянии отдать долги.

История с географией площади Революции для Москвы не уникальна – коммунальное сосуществование обычно для столичных площадей: вспомните хоть Лермонтовскую с Красными Воротами, хоть Славянскую с Варварскими. И уж совсем умопомрачительна биография Старой и Новой площадей, которые мало того что вовсе не площади, а улицы, так еще и не раз за свою историю попросту обменивались названиями, и потому развязать запутанные двумя веками топонимические узлы никак не представляется возможным. Тогда взмахнули мечом – и стало так: от Лубянки до Ильинских Ворот параллельно Лубянскому проезду – это Новая, а от Ильинских до Варварских Ворот – Старая.

Перово

Перо без шпаги

Сначала было перо. То, которое залетело потом в герб современного московского района Перово. Перо было не само по себе, а вместе с птицей – вероятно, тетеревом. Во всяком случае, в документах второй половины XVI века упоминается село Тетеревники. Писцовая книга добросовестно перечисляет в этих местах пустошь Бортное и пустошь Пирогово (Перово тож). Словарь живого великорусского языка Владимира Даля поясняет, что пустошью называли участок того же владельца, но дальний от селения. И село Перово мы, представьте себе, тоже обнаружили у Даля. В статье «Леший» великий русский лексикограф приводит присказку: «Кричит, как леший. Как леший перовский зовет куликовского в гости к родительской». И поясняет, если кто не понял: «подмосковное село Перово и Куликово поле». Леший тут тоже не лишний – в стародавние времена вокруг пустоши с неопределенным названием – и Пирогово, и Перово тоже – шумел сурово подмосковный лес. А в лесу стояло село, где жили то ли великокняжеские тетеревники, то есть люди, помогавшие правителям охотиться на тетеревов, то ли бортники – добытчики лесного меда. А может, и те и другие жили. Но потом перестали.

Обжитое место пусто не осталось, и лет через сто в документах обнаружилось сельцо Перово с боярским двором и аж пятнадцатью дворовыми людьми. Еще через четверть века соратник и двойной тезка царя Петра Петр Алексеевич Голицын возвел в своей усадьбе Перово церковь Знамения, которая достояла до наших дней, причем именно в том виде, в котором ее построили для Голицыных. Все позднейшие достройки, включая колокольню, исчезли после 1917 года, так что нынче мы видим то, на что любовались современники Петра Великого, – редчайшее в наших краях сочетание московского и западноевропейского барокко.

От церкви мы пока далеко не уйдем – она еще сыграет легендарную роль в биографии Перова. Побыв имением Брюса – ученого сподвижника Петра, село отошло любимцу Петровой дочки Елизаветы Алексею Разумовскому. Считают, что с ним русская царица тайно венчалась. И было это именно тут, в белокаменной церкви села Перова. Тайный брак – он потому и тайный, что никто о нем доподлинно не знает, но вот что известно достоверно: в эту примерно пору неподалеку от церкви взялись возводить дворец. Чертежи создавал великий Растрелли – только они и остались теперь от деревянного на белокаменном фундаменте здания. Дворец рекордно быстро – всего за год – возвели и рекордно скоро разобрали: шести лет не простоял. Причину называют прозаическую: разлюбила Елизавета Разумовского. И дворец с ним.

В XIX веке за близость с Москвой Перово поплатилось славой промышленного и одновременно дачного пригорода. Потом