Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

в трех густонаселенных восточных провинциях Китая – Цзянсу (включая город Нанкин), Чжэцзян и Аньхой – за период с 1851 по 1864 год население сократилось на 43 процента[729]. Ярость и размах насилия, с которыми велись конфликты в Китае, придавали им остроту настоящей гражданской войны. Все, кто считался лидерами тайпинов, были убиты или казнены после судебных процессов, включая пятнадцатилетнего сына «Небесного князя» Хун Сюцюаня. Сам он скончался от болезни или яда в Нанкине. Практика поголовного истребления «бандитов», как их называли, была не естественным следствием китайской жестокости, а следствием политических решений. Тайпины, в отличие от европейских революционеров, потерпели полное поражение. Поэтому после 1864 года, первого года возрождения, в Китае не могло быть ни компромисса, ни примирения.

На Западе одни, особенно миссионеры, видели в тайпинах основателей нового, христианского Китая. Другие не доверяли им как непредсказуемой силе хаоса и встали на сторону больной династии Цин. В Китае на память о движении сначала наложили своеобразное табу на десятилетия. Выжившие проигравшие избегали называть себя бывшими сторонниками тайпинов, а победители жили в (оправданной) уверенности, что они полностью уничтожили движение. Свидетельств того, что Китай был надолго травмирован эпизодом с тайпинами с его радикальными программами и массовыми убийствами, на удивление мало. Революционный лидер Сунь Ятсен иногда упоминал о тайпинах, но именно партийно-коммунистическая историография вернула их в официозную картину истории страны, изображая это восстание как акт антифеодальной и антиимпериалистической борьбы обнищавшего крестьянства. Сегодня в Китае отказываются от такой интерпретации. Столь же односторонней и устаревшей является и зеркально симметричная интерпретация эпохи холодной войны, которая рассматривает тайпинов как раннее «тоталитарное» движение.

С точки зрения глобальной истории интерес представляют четыре момента.

Во-первых, движение тайпинов отличалось от всех предыдущих народных движений в истории Китая тем, что оно черпало вдохновение с Запада. Даже притом, что синкретическое мировоззрение движения включало в себя множество других элементов, без присутствия европейских и американских миссионеров и их первых китайских питомцев-неофитов на юге Китая революция не приняла бы такой формы. В середине века правители и культурная элита Китая еще почти ничего не знали о христианстве. Поэтому мир идей тайпинов был для них совершенно чужим, а особая амальгама китайских народных религий, конфуцианства и евангелического протестантизма – непонятной. Кроме того, экономический кризис на юго-западе Китая, который привел в движение многих его приверженцев, стал отчасти результатом постепенного открытия Китая для неконтролируемой внешней торговли с 1842 года. Опиум и сдавливание китайской экономики импортом привели к социальным потрясениям, которые способствовали возникновению революционной ситуации. Революция тайпинов была в том числе, хотя отнюдь не исключительно, явлением глобализации.

Во-вторых, очевидны параллели между восстанием тайпинов и движениями религиозного пробуждения в других частях мира. В то же время ранняя милитаризация и военный успех движения, а также его отнюдь не мирская цель – свержение правящего политического порядка – были уникальными. Движение тайпинов вдохновлялось харизмой лидера, но оно не было мессианской сектой, ожидавшей спасения последних времен. Следуя китайской традиции, тайпины ориентировались на внутренний мир.

В-третьих, в программном плане тайпинское восстание и европейские революции имели мало общего. Идея о том, что династия может из‑за неудач лишиться своего «небесного мандата», пришла не из западных источников, а была общеизвестна в древнекитайском государственном мышлении. В то время в Китае никто не думал о правах человека и гражданина, о защите частной собственности, народном суверенитете, разделении властей и о конституциях. Однако даже внутри тайпинского движения были сформулированы планы инфраструктурной и экономической модернизации Китая. Главным их поборником выступал Хун Жэньань («Князь щита», фактически своего рода канцлер тайпинского Тяньго), двоюродный брат Хун Сюцюаня: он получил образование у миссионеров в Гонконге и был знаком с Западом. Хун Жэньань представлял себе христианский Китай как часть мирового сообщества и тем самым намного опередил большинство официальных представителей китайского государства, которые в то время все еще придерживались образа уникальной и превосходящей всех «Поднебесной империи». Хун уже хотел ввести железные дороги, паровое судоходство, почтовую систему, патентную защиту, а также банки и страхование по западному образцу, подразумевая при этом, чтобы это было реализовано не только государством, поощряя участие частных граждан («состоятельных людей, интересующихся общественными делами»)[730]. Эта программа отвечала нуждам Китая. Как и европейские революции, она ориентировалась на будущее, за пределы старых порядков.

В-четвертых, подавление восстания тайпинов не вызвало волны беженцев, сравнимой по масштабам с Европой после 1848–1849 годов. Куда бы могли бежать китайцы? Есть, однако, некоторые следы, указывающие в основном на Юго-Восточную Азию, и среди тех, кто попал за границу через зарождающуюся торговлю кули, наверняка были и те, кто, будучи бывшими революционерами, больше не чувствовал себя в безопасности дома. Однако революция тайпинов не была экспортирована, и ее ветераны не перенесли свои цели в другую среду.

Великое восстание в Индии

Весной 1857 года цинские войска бежали, отступая под натиском тайпинских армий на нескольких фронтах. Тот факт, что имперские войска набирали силу в других местах, например в провинции Хубэй, лишь позже станет очевидным как начало перелома. В 1857 году выживание династии и, следовательно, традиционного имперского государства висело на волоске. По другую сторону Тихого океана 1857 год стал годом великого перелома в США. В результате кумулятивного усиления нескольких конфликтов Север и Юг достигли точки невозврата, после которой развитие событий фатально пошло в сторону насильственного разрешения напряженности. Это не осталось незамеченным некоторыми дальновидными наблюдателями того времени, и они ожидали наступления гражданской войны, которая действительно началась четыре года спустя[731]. Не только старейшей монархии мира угрожал драматический крах, но и самая большая из всех республик, которая в некоторых отношениях была наиболее передовым государством в мире, оказалась на пороге экзистенциального кризиса. Крупнейшее государство Евразии также переживало период особой неопределенности. Власти России испытывали глубокий кризис из‑за поражения в Крымской войне. Царь Александр II и его советники провели 1857 год за разработкой планов освобождения крепостных крестьян, которое теперь считалось неизбежным[732]. Великое крестьянское восстание пока неизбежным не казалось, но превентивные реформы были крайне необходимы.

Что происходит с империей, когда ее периферия восстает, можно было одновременно наблюдать в Индии. Ровно сто лет британцы расширяли свое господство на субконтиненте, кампания за кампанией, практически не терпя неудач. Они считали свою власть прочной и успокаивали себя мыслью о том, что они не только приняты своими индийскими подданными как правители, но и приносят пользу индийцам как носители высшей цивилизации. Реальность и их оценка изменились в течение нескольких недель. В июле 1857 года британское господство над значительной частью Северной Индии рухнуло, и по крайней мере пессимистам