Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Свобода от прошлого - один из самых разрушительных видов свободы, которая через разрушение прошлого в настоящем разрушает будущее, а в итоге само существование в истории. Тем самым вопрос стоит прямо и недвусмысленно - об открытой агрессии против национальной истории России, исторического самосознания нации и, следовательно, против самой нации. Целый ряд публикаций, их система и системная направленность за все годы перестройки и катастройки не дают оснований для иной их интерпретации и оценки. Однако не будем голословными.

Наиболее показательным, по-своему знаковым в рассматриваемом аспекте вопроса может служить историософское творчество К.М. Кантора, в частности, его концепция "дезинтеграционно-интеграционной спирали всемирной истории". Мягко говоря, "исторические неожиданности" здесь поджидают если не на каждой строке, то уж точно в каждом абзаце. Оказывается, русские казаки это "наполовину, а то и целиком обрусевшие половцы", а российский абсолютизм отличается от европейского тем, что последний "не вел к полной нивелировке всех земель этих стран. В России же социокультурная структура становилась такой же однообразно-плоской, как Среднерусская равнина".

Прежде всего, о Среднерусской равнине. Для кого-то она "однообразно-плоская", для кого-то "кроткая" (Д.С. Лихачев), для кого-то по-левитановски "невыносимо прекрасная", для кого-то вообще вне сравнения, ибо речь идет о ландшафте духовной Родины. Но в любом случае, откуда это стремление к унижению национальной составляющей даже в ландшафте? От духовной распущенности, элементарной национальной бестактности, банальной безнаказанности или причиной тому собственные этнические комплексы автора? В конце концов, пусть Среднерусская равнина будет "однообразно-плоской", такой, какой ее увидел автор, но при чем здесь "социокультурная структура" России, ее мнимая нивелировка российским абсолютизмом. Если это было бы так, то откуда тогда колоссальное социокультурное многообразие бывшего СССР и теперешней России, которая не уступит ни одному интегрированному в единое целое историко-географическому региону Земли. Как оно могло сохраниться после "полной нивелировки самодержавной Россией"?

Дальше еще хуже. Оказывается, племена Заволжья, Сибири и Дальнего Востока были покорены Россией не просто иначе, чем племена воинственных индейцев Северной Америки, а хуже, хотя бы потому, что это было покорение их Россией. В самом деле, разница действительно "не в пользу" России: "индейцев Северной Америки, оставшихся в живых, загнали в резервации, а завоеванные сибирские и дальневосточные племена были поглощены русским этносом, русифицированы, частично смешались с русским, стали считать себя русскими, хотя остались и "островки" самобытных племен, сохранивших свои обычаи, особенно среди народов Севера, Северо-Восточной Сибири, Дальнего Заволжья".

Во-первых, надо решить вопрос о том, где было завоевание, а где мирное вхождение в состав России, так как распространение России на Восток во многом опиралось на логику мирного освоения российской Азии. Оно, в отличие от покорения Америки Западом, не было сплошным завоеванием. "Россия, писал по этому поводу А.И. Герцен, - расширяется по другому закону, чем Америка; оттого, что она не колония, не наплыв, не нашествие, а самобытный мир, идущий во все стороны, но крепко сидящий на собственной земле. Соединенные Штаты, как лавина, оторвавшаяся от своей горы, прут перед собой все; каждый шаг, приобретенный ими, - шаг, потерянный индейцами"1.

Во-вторых, стоит ли так уж печалиться по поводу того, что мы не истребили и не загнали в резервации и, следовательно, не отделили от России, ее истории, культуры, духовности автохтонное население Заволжья, Сибири и Дальнего Востока? В-третьих, почему американизация индейцев и вообще всего, что попадает на просторы Америки, не принадлежит ни к одному из смертных грехов человечества, а русификация или россиизация сразу всем и даже сверх того? Неужели только потому, что это русификация и россиизация, только потому, что это процессы интеграции и консолидации в истории на русско-российской основе, для автора, надо полагать, неприемлемые уже только потому, что они русские и российские. Судя по всему, автор исповедует своеобразный принцип презумпции исторической виновности и неполноценности России уже только потому, что она - Россия, в силу чего все, что попадает в пространство ее исторического развития, тотчас же извращается.

В-четвертых, так ли уж велик и, тем более, порочен оказался масштаб и характер русификации и россиизации, если ряд этносов России получили свою письменность, многие государственность и цивилизационную инфраструктуру, а некоторые вообще сохранили себя от истребления как раз после того, как вошли в состав России и благодаря России. Вот почему всякий новый шаг, приобретенный Россией в своей пространственной экспансии, в итоге, как это доказала история, стал не потерянным, а приобретенным шагом для всех тех, кто связал свою историческую судьбу с судьбой России. И вообще, что это за русификация, если все этносы, вошедшие в состав России, не только сохранились, но и получили новые и мощные стимулы к историческому развитию именно благодаря России?

Ведь это же факт: Россия сохранила все евразийское многообразие этносов и культур. Даже завоевывая, Россия ни для кого не стала истребительным началом, никого не принуждала силой изменить свои национальные архетипы, не взламывала основы исторической, культурной и духовной идентичности. Никого не отделяя от России, она вместе с тем никого не вталкивала в пространство насильственной русификации и россиизации. Вполне возможно, что если бы распространение России на просторах Евразии проходило бы по западным лекалам, то не было бы той вакханалии суверенизации, которая разрушила СССР и в настоящее время захватывает и разрушает единство России. Просто не было бы субъектов суверенизации.

Из сравнительного анализа пространственной экспансии Запада и России напрашиваются выводы как раз противоположного свойства, чем те, которые отстаиваются автором. Запад всегда и везде распространялся как Запад, исходя из принципа своей исторической и социокультурной исключительности и ставя во главу угла социокультурную нивелировку исторического пространства, заставляя все в этом пространстве становиться таким, каким является он, Запад. Россия лишь отчасти в своей пространственной экспансии воспроизводила логику поведения в истории Запада и то лишь постольку, поскольку речь шла об интеграции и консолидации огромных евразийских пространств. Но во главу угла никогда не ставилась задача их социокультурной нивелировки. И это не случайно.

Везде и всегда, распространяясь как Россия, вместе с тем Россия никогда и нигде не исходила из принципа своей исторической и социокультурной исключительности, а потому и не ставила во главу угла социокультурную нивелировку исторического пространства, заставляя все в этом пространстве становиться таким, каким является она, Россия. Речь могла идти лишь об обретении россииподобности, но никак не о россиицентризме, преодолении всякой социокультурной специфики Евразии. Россия исходила из принципа невмешательства в многообразие социокультурного бытия Евразии и, следовательно, из принципа его сохранения.

Всем этим российский тип пространственной экспансии отличается от западного, который оставил в истории человечества глубокие отметины, начиная от семисотлетнего натиска на Восток Германии, окончательно обузданного лишь в мае 1945 года, и кончая истреблением коренного населения Америки и работорговлей в Африке, из которой было вывезено, по разным подсчетам, от 10 до 20 млн. человек. При этом во время охоты за "живым товаром" для получения одного раба убивалось в среднем не менее 10 человек. Не трудно подсчитать, в какие демографические потери вылилось для Африки освоение одной Америки Западом. А ведь было еще и колониальное закабаление Азии, и много чего другого в процессе пространственной экспансии Запада и к чему не была причастна Россия, что вообще сумела избежать в своем пространственном расширении. В любом случае в России никогда не платили 3 рубля (по аналогии с 3 долларами) за скальп башкирского, казахского или якутского ребенка, не занимались загонной охотой на людей и работорговлей, не воспроизводили на присоединенных территориях рабовладельческий общественно-экономический уклад, а сохраняли исторически сложившийся, тот, которым жил тот или иной этнос.

Таким образом, прежде чем сравнивать пространственную экспансию Запада и России, предварительно следовало бы просто знать то, что сравнивается, по крайней мере, просто считаться с фактами истории, брать их в их действительной связи и полноте. Но кого волнуют исторические факты, и тем более их действительная связь и полнота, если ставится задача не понять феномен России в истории в его подлинной и противоречивой сущности, в частности, в его специфике по сравнению с Западом, а совершенно иная задача - намеренной дискредитации России и при этом на всю историческую глубину ее бытия в истории.