Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Справедливость этого вывода нисколько не колеблют планы осуществления мировой пролетарской революции, захватившие Россию после Октября 1917-го и ставшие составной частью коммунистического проекта цивилизационного переустройства всего человечества. Он отмечен всемирным размахом идей, крайними формами экспансионизма и претензиями на тотальный геополитический передел мира. Но это передел с вненациональных, классовых позиций, в своей ортодоксальной марксистской форме выражавший идею безгосударственного существования человечества, предельно универсалистский проект преодоления основ всякой цивилизационной локальности. Это проект, в котором вообще игнорировались геополитические закономерности истории и в той самой мере, в какой игнорировалось цивилизационное многообразие мира, ставилась и решалась задача сведения его к одной-единственной человеческой цивилизации, в которой всякая геополитическая проблематика истории просто исчезает и исчезает потому, что исчезнуть должны носители геополитического сознания этнокультурные общности людей, нации.

Коммунистический геополитический проект является принципиально вненациональным, наднациональным, он не выступает осуществлением неких национальных целей, ценностей и смыслов бытия. Он к ним принципиально безразличен, сосредоточивая все внимание не на этнокультурных, а на социально-экономических аспектах бытия. Коммунистический исторический проект и как цивилизационный, и как геополитический озабочен социальным освобождением всего человечества, а не какой-то его этнокультурной части. Геополитически он нацелен на преодоление всех и всяческих границ, всего, что препятствует процессам слияния человечества в человечество. Уже только по этой причине коммунистический цивилизационный проект никак не мог стать выражением Русской идеи и, тем более, ее геополитической сущности.

Пределы геополитических притязаний Русской национальной идеи были строго очерчены идеями панславизма - объединения славянства, естественно, под эгидой России. При этом очень быстро была осознана историческая реальность объединительных тенденций по отношению только к южному славянству, базу которого составляло религиозное единство. Этнокультурный мир славянства, его интеграция с русским - вот предельная граница геополитических притязаний России в Европе. Она никогда не искала жизненного пространства для себя на Западе и не только потому, что для России его там просто нет и это, надо сказать, всегда хорошо осознавалось в России, но и потому, что с лихвой хватало своего, российского.

В связи с этим весьма показательно, что русско-российская цивилизация никогда не претендовала на универсальность, на всемирность, на то, чтобы стать образцом и основанием этой всемирности. На универсальность претендовал и до сих пор претендует как раз именно Запад, особенно северо-американский Запад, упорно навязывая свои цивилизационные стандарты в качестве единственно возможных основ цивилизованного бытия для всего человечества. Что касается России, то она, и это, разумеется, не случайно, так и не стала родиной более или менее выраженных русско- или россиоцентрических концепций. А вот Запад стал родиной евроцентризма, в частности, такой его разновидности, как идеи панамериканизма. Россия, в отличие от Запада, никогда не претендовала на свою исключительность для других, но только для самой себя, не стремилась к тому, чтобы свою историческую, культурную и духовную самодостаточность сделать нормой бытия для других. Таким комплексом исключительности и агрессивной самодостаточности в мировой истории отличалась именно европейская цивилизация. Все это делает малопонятным то упорство, с которым на Западе, а теперь, как было показано, и в самой России воспроизводится и муссируется миф о русской опасности, который не имеет под собой никакой идейно-теоретической и фактической исторической основы. Но ответы на этот вопрос все-таки можно попытаться найти.

Прежде всего, есть самые серьезные основания полагать, что западный миф о русской опасности сложился в результате целого ряда безуспешных походов Запада на Россию. На эту сторону вопроса впервые обратил внимание В.В. Кожинов: "В течение столетий страны Запада без особо напряженной борьбы покоряли Африку, Америку, Австралию и преобладающую часть Азии (южнее границ России), то есть все континенты. Что же касается Евразии-России, мощные походы Польши и Швеции в начале XVII, Франции в начале XIX и т.д. терпели полный крах, хотя Запад был убежден в превосходстве своей цивилизации. И это порождало в Европе русофобию своего рода иррациональный страх перед таинственной страной, которая не обладает великими преимуществами западной цивилизации, но в то же время не позволяет себя подчинить"45.

Миф о русской угрозе был стократно усилен реальным экспансионизмом коммунистического цивилизационного проекта переустройства мира, неотъемлемой частью которого была идея мировой пролетарской революции. Но, как уже отмечалось выше, это проект не русско-российского, а европейского происхождения и в своей основе не имел национальной сущности, а был концентрированным выражением предельно интернационализированных представлений о мироустройстве конца XIX - начала XX века, основанных на абсолютизации формационного вектора исторического прогресса и связанной с ним исторической миссии пролетариата и, даже сверх того, всех социально и экономически обездоленных слоев населения.

При этом тенденция к его реализации обнаруживалась в исторической практике не только России-СССР, но и всех ведущих историко-географических регионов Земли, и прежде всего в самой Европе. Для своего времени это была универсальная тенденция. Другое дело, что именно Россия-СССР стала местом победы и центром консолидации всех коммунистических сил. Но видеть в этом "злую волю Кремля", якобы обманом и силой подминавшего под себя логику истории и весь мир, по меньшей мере, несерьезно. Не стоит примитивизировать историю больше того, чем она заслуживает, и демонизировать Россию-СССР больше того, чем они в действительности были в подлинной истории XX столетия. Именно реальная история XIX и XX вв. и ее действительные противоречия стали источником порождения и распространения идей коммунизма, коммунистических сил и их консолидации вокруг России-СССР. Такой была мировая история эпохи классического капитализма, таковы были его основные противоречия и действующие исторические силы. Он сам их породил, а не только Россия-СССР.

Именно имманентность феномена коммунизма капитализму как формационной стадии мировой истории, делает недопустимой попытку сведения коммунистического экспансионизма России-СССР к его национальной почве, к тому, чтобы представить его в качестве выражения самых глубоких, неких архетипических глубин национального духа и национальной истории России, якобы изначально устремленных к мировому господству.

Национальная почва России никогда не была источником идей мирового господства. Даже идея Москвы как Третьего Рима не стала экспансионистской, а, по сути, даже изоляционистской идеей, формой осознания Россией своего исторического своеобразия и места в мировой истории в качестве оплота истинного христианства. Она была реакцией России на Флорентийскую унию 1439 года, на попытку поставить под идеологический и властный контроль духовное и геополитическое пространство России со стороны Запада и его идеологического центра - Ватикана. Не более как естественной реакцией, которая после падения Константинополя в 1453 году приобрела особый исторический смысл, тот, который задается ощущением своего исторического одиночества.

Византия была для России того времени той цивилизационной "куколкой", из которой, как из "куколки", выросли основы локальности России-цивилизации. Падение Византии создало принципиально новые исторические условия, потребовавшие нового исторического самосознания для России. Им и стала идея Москвы как Третьего Рима. В силу указанных причин она не могла и не стала средством идеологического обоснования продвижения России на Запад, а, напротив, средством дистанцирования от него, осознания своей исторической, культурной и духовной самодостаточности. Россия как Третий Рим, как истинная, а потому и единственная наследница двух первых, сама для себя есть центр своего исторического бытия. Идея Москвы как Третьего Рима имела чисто внутреннюю направленность на то, чтобы стать формой исторического самосознания России, в частности, выражением ее мессианских комплексов, глубоко укорененных в национальной почве, всякий раз подвигающих русских не к завоеванию, а осчастливливанию человечества.

В этом смысле коммунистический экспансионизм был связан с национальной почвой и эксплуатировал русский мессианизм, но сам по себе и как коммунистический и, тем более, как экспансионизм вырастал не из национальной почвы. Его непосредственной исторической и духовной основой была не цивилизационная, а формационная историческая реальность, не этнокультурный, а классовый субъект и в этом смысле не национальная, а интернациональная почва. Именно поэтому коммунистический цивилизационный проект и связанный с ним коммунистический экспансионизм побеждали в России как раз по мере того, как терпела поражение историческая и национальная Россия, в той связи и мере, в какой разрушались исторические и национальные архетипы России. Идея мировой революции, социального освобождения всего человечества и, как их следствие, коммунистический экспансионизм стали источниками самого радикального слома основ исторической и национальной идентичности России, небывалого в истории России расточения материальных и духовных сил нации на то, что было чуждо целям и смыслам ее существования в истории.