Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Можно констатировать и большее: отрицание большевизма, советизма, коммунизма - всех старых "измов", порожденных Октябрем 1917-го, всей советской истории вместе с тем сопровождалось не просто сохранением, но даже развитием, но уже в новых условиях главного момента в их сущности парадигмы вненационального отношения к России, к самим основам ее существования в истории. В связи с этим попытка вновь, но уже в конце XX века повязать Россию с вненациональными ценностями, целями и смыслами бытия нельзя квалифицировать иначе как своеобразный посткоммунистический синдром, последствие набранной за советский период истории России коммунистической инерции поведения в истории. Август 1991-го начал повторять Октябрь 1917-го в самом печальном и трагическом, исторически преступном и бессмысленном - в разрушении основ своеобразия русско-российской цивилизации, генетического кода ее истории как в русской, так и российской ее ипостасях. И это разрушение, как и после Октября 1917-го, началось с разрушения основ исторической идентичности - основы всех остальных форм идентификации в обществе и истории.

При этом на протяжении одного столетия России пришлось дважды столкнуться с попыткой переинтерпретировать и на этой основе переписать собственную историю в масштабах, разрушительных для сохранения основ исторической идентичности. Хотя в самой по себе процедуре переинтерпретации истории нет ничего неожиданного и тем более криминального. История всегда переинтерпретировалась вместе с историей, прогрессом общества и исторического познания. Дело в том, что любой факт истории состоит из факта информации, редко подлежащего изменению, и интерпретационной части, факта интерпретации, который, как правило, и подлежит изменению в процессе развития исторического познания, отражая прогресс исторических знаний. Но все дело в масштабе и направленности в изменении интерпретационной части исторических знаний. Нельзя же доводить ее до разрушения основ исторической идентичности, до предательства собственной истории, до разрушения национального в истории и исторического в нации, до преодоления национальных основ исторического самосознания - самых глубинных основ бытия человека в истории. С чем и столкнулась Россия в начале и конце XX столетия.

В начале века унижена и оболгана была дореволюционная история, настолько и так, чтобы советский период истории России мог быть представлен как закономерное и оправданное отрицание этой истории, отрицание с позиций новой, общечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, на основе осуществления исторической миссии не русского народа и союзных ему наций, а мирового пролетариата. В конце века аналогичной процедуре была подвергнута уже советская история, которая должна была предстать в качестве именно такой и только такой истории, которая подлежит отрицанию и только отрицанию, но уже с новых цивилизационных позиций, с позиций западной цивилизации, иных национальных, исторических, культурных и духовных основ, с позиций исключительности системы ценностей уже не класса, а просто иных наций, иной культуры и цивилизации. Попутно в этом процессе вновь досталось истории России до 1917-го, как подготовившей сам Октябрь 1917-го и его продолжение - историю СССР.

В итоге на рубеже XX и XXI столетий Россия оказалась с весьма запутанным историческим самосознанием. Она входит в новое, третье тысячелетие, по сути, с преданной историей, с радикально надломленными основами исторической идентичности. И если Октябрь 1917-го оторвал Россию советскую от России дооктябрьской, то Август 1991-го предпринял попытку продолжить этот процесс: оторвать Россию постсоветскую от советской и на этой основе вновь от России вообще. Логика поведения Августа 1991 в истории по отношению к отечественной истории элементарна до примитивности.

За образцы исторического бытия берутся хорошо себя зарекомендовавшие экономические, социальные, политические, культурные и духовные образцы Запада. При этом никого не волнует, что это все-таки образцы исторического бытия, выработанные и выстраданные иной культурой и цивилизацией в иной истории. Главное, что они функциональны и на их основе создана достойная человека жизнь. А потому России ничего не остается, как только просто их освоить. Для этого России предлагается вестернизироваться, то есть перестать быть Россией, освоить иную, не российскую логику бытия и развития в истории, что означает для России отказ от непрерывности собственной тысячелетней истории, собственной исторической, культурной и духовной традиции. Это неизбежно превращает и уже превратило Россию в разделенную во времени страну, основательно запутавшуюся в собственной истории. А конечный источник всего этого тот же самый, что и в Октябре 1917-го - навязывание России вместо логики цивилизационной модернизации логики цивилизационного переворота, изменение самого типа цивилизации, преодоление ее русско-российской сущности.

Август 1991-го стал новым отчуждением уже от отчужденной Октябрем 1917-го исторической реальности России в пространство еще большего отчуждения от основ исторической и национальной России - в пространство иной локальной цивилизации.

Именно здесь, в логике цивилизационного переворота, второго за одно столетие в истории России, содержится главный источник того зоологического нигилизма, который исповедуется по отношению к собственной истории. Он становится его закономерным и необходимым продолжением. В самом деле, Россию втягивают в такой масштаб и характер исторических изменений, такой формационной и цивилизационной глубины - одновременно и в новую формацию, и в новую цивилизацию, что для осуществления всего этого необходимо абсолютное преодоление всего, что противостоит такого рода изменениям, даже в прошлом. А такого рода историческим изменениям противоречит абсолютно все, и прежде всего сама история. Отсюда и масштаб, и характер исторического нигилизма.

Одно цивилизационное начало не может сосуществовать с другим в одном и том же историческом пространстве. Одно должно уступить место другому, одно из них должно победить. И для своего утверждения в истории оно нуждается в историческом оправдании и, следовательно, в дискредитации всей предшествующей истории, в представлениях о ее принципиальной порочности и неполноценности. На протяжении последнего столетия мы большей частью занимались критикой прошлого, а не наличной действительности, хотя именно она в большей степени и нуждалась в критике. При этом мы занимались критикой прошлого лишь постольку, поскольку в нашу жизнь входило его тотальное отрицание и, соответственно, когда прошлое не просто разрешали, но и понуждали критиковать.

Для всего этого вырабатывается весьма характерное отношение к пониманию собственной истории. Оно, собственно, и не является его пониманием, потому что ставится совершенно иная задача: не понять прошлое и на этой основе примириться с ним, а свести с ним счеты, отомстить ему с позиций современности, хуже того, с позиций иных цивилизационных основ и ценностей. Естественно, это не может не закончиться исторической вкусовщиной, весьма далекой от исторической истины, а в итоге разрушением прошлого как такового. Ведь современность не может быть тем, что она есть, если не опирается на адекватный себе фундамент прошлого. Разрушая его, мы разрушаем и современность, что, к слову сказать, и подтвердила наличная историческая реальность конца XX столетия в России. Как реальность, она усыхала на глазах и как раз по мере того, как из-под нее выбивалась историческая основа, ее действительные противоречия, подлинные свершения и истинный трагизм. Все это существует в ней в неразрывном единстве, как и в истории любой другой нации, и которое недопустимо разрывать, сводя историю только к какой-то одной краске, к одним процессам, будь то со знаком плюс или со знаком минус. И это в то время, когда история многомерна и абсолютно многомерна в своей многомерности, она не выносит односторонних подходов. Но именно их пытаются сделать доминирующими при осмыслении прошлого России, начисто разрушая тот баланс положительного и отрицательного, существующего в реальной истории.

Так, оттого, что мы выиграли II Мировую войну во главе с тираном, Сталиным, от этого нисколько не умаляется значимость нашей победы в мировой истории. Равным образом наша победа над фашизмом нисколько не теряет и оттого, что она далась нам ценой огромных человеческих жертв. При всех преступных политических и военных просчетах руководства СССР не следует забывать, что мы воевали все-таки против фашизма, исповедовавшего на Востоке, в отличие от Запада, войну на полное уничтожение. Следовательно, дело не только в нас и в недостатках нашего поведения в истории, но и в логике поведения нашего противника, просто освобождавшего пространство для расселения немецкой нации. На Востоке во все периоды II Мировой войны была иная война, чем на Западе - цивилизационная, не просто до военной победы, а до такой, которая стала бы прологом полного уничтожения русско-российской цивилизации, всего восточного славянства. Вот почему из 26 млн. 600 тыс. наших жертв во II Мировой войне 9,2 млн. приходится на демографические потери нашей армии, а все остальные 17,4 млн. человек на гражданское население. Но это не волнует тех, кто поставил перед собой задачу под маской псевдообъективности дискредитировать национальную историю России, в частности, на плечах борьбы со сталинизмом ворваться в святая святых национальной истории и устроить погром исторических и национальных святынь России.