Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

В целом же, если сравнить демографические потери Франции и России от их главных революций, то они оказываются сопоставимыми. За четверть века, до 1814 года Французская буржуазная революция пожрала от 3,5 до 4,5 млн. человек. Если такие потери в процентном отношении к общей численности населения Франции и России были бы в России, то это соответствовало бы 25-30 млн. жизней россиян. Это сопоставимые величины: в России с 1917 по 1922 г. погибло, по разным подсчетам, от 19,8 до 25 млн. человек. По всей видимости, в этом случае действует общая логика всех революций: чем они радикальнее, тем они разрушительнее для демографических основ истории. В этом отношении показательно, что даже в такой мирной и подчеркнуто маленькой стране, как Финляндия, при населении в 3 млн. человек в период подавления революции в 1918 году в течение нескольких дней было казнено 16 700 человек и заключено в концлагеря свыше 70 000 человек.

Таким образом, ничего специфически национального ни в масштабах насилия, ни в самом насилии в пределах истории России нет. А если есть, то легко объясняется масштабами России и спецификой решаемых исторических задач. Не стоит забывать, что такого радикализма в преобразовании формационных основ и логики истории, который был предложен Октябрем 1917-го, не знала вся предшествующая мировая история. Напомним: речь шла не об изменении исторической формы частной собственности, а об уничтожении ее в принципе; не об изменении форм эксплуатации человека человеком, а об ее преодолении в принципе; не об изменении субъекта классового господства, а о преодолении классов вообще и связанной с ними классовой борьбы? Все это и многое другое неизбежно порождало сопротивление и сопутствующее ему взаимное насилие, масштабы которого адекватны масштабам формационных преобразований. Но у проблемы насилия в России XX века есть специфическое измерение, не перекрываемое полностью объяснениями с позиций формационной логики истории, которое, собственно, и объясняет, почему одна треть граждан оказалась репрессированными собственным государством в собственной стране. Оно определяется цивилизационными истоками и цивилизационной направленностью насилия в России XX века.

В самом деле, Французская буржуазная революция была только социальной революцией, изменением только формационных качеств общества и только в пределах одного типа формационного развития, классово-антагонистического. Октябрь 1917-го уже в формационном измерении истории стал нечто большим, претендовал на изменение самого типа формационного развития общества, на переход к принципиально новому обществу и типу развития - бесклассовому. Кроме того, и это главное, Октябрь 1917-го радикальнейшие формационные преобразования общества превратил лишь в средство становления основ принципиально новой общечеловеческой цивилизации, построенной на принципах коммунизма. Европа не знала исторических изменений такой глубины и масштаба, начиная с принятия христианства. Ведь что такое европейское Возрождение? Радикальный цивилизационный сдвиг в истории, связанный с изменением отношения к античному культурному наследию - с актуализацией античной культуры в более полном объеме и глубине, с ее творческой переработкой и выработкой на этой основе новых оснований культуры, ставших продолжением европейской, но никак не ее преодолением. Именно поэтому Возрождение - это цивилизационная модернизация, но никак не цивилизационный переворот, модернизация основ европейской цивилизации, генетического кода ее истории для освоения новых формационных качеств общества, буржуазных.

За пределы цивилизационной модернизации не выходит и Реформация, хотя с ней был связан более радикальный раскол общества, близкий к цивилизационному. Но тем не менее слом старых символов Веры, выработка новой иерархии ценностей, новых духовных оснований бытия в истории не сопровождались тотальным отрицанием предшествующих. Они как бы вырастали из них, были их развитием в новых исторических условиях. Реформация, отвергая святость Священного предания, не покушалась на святость Священного писания, отрицая необходимость церкви, не отрицала необходимости самой религии. Она вообще не претендовала на смену системы архетипов социальности, культуры, духовности, лежащих в основах генетического кода европейской цивилизации, на сам способ их проживания в истории. Не покушалась на национальное своеобразие субъектных носителей европейской цивилизации, на саму цивилизационную логику истории.

Реформация, как и Возрождение, стала продолжением модернизационных процессов в генетическом коде европейской цивилизации, подготовки архетипов ее социальности, культуры, духовности, самого европейского способа их проживания в истории к тому, чтобы стать новым цивилизационным основанием для продолжения формационного прогресса общества. При этом и с Возрождением, и с Реформацией, как с цивилизационно модернизационными процессами, были связаны цивилизационные потрясения и сопутствующее им насилие. Чего стоит в этой связи только Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.), демографически опустошившая пол Европы. Но при всем при этом это были цивилизационные потрясения и насилие только цивилизационной модернизации, а не цивилизационного переворота, куда более радикального феномена цивилизационного развития.

Всем этим цивилизационные потрясения и насилие в Европе отличались от цивилизационных потрясений и насилия в России XX века. У них разные основания. В России они определялись логикой цивилизационного переворота. Навязывая стране абсолютно новую цивилизацию, Октябрь 1917-го превратил геоисторическое пространство России в пространство цивилизационного беспредела. Речь шла о становлении принципиально новой общечеловеческой цивилизации, с новым генетическим кодом истории, с новой субъектной базой и на этой основе с новой цивилизационной логикой истории, мало или вообще не имеющей ничего общего с предшествующей ей, русско-российской. И все это должно было стать цивилизационной основой для принципиально нового типа общественно-экономической формации и формационного прогресса коммунистического.

Вполне закономерно, что для достижения всего этого понадобилось тотальное насилие над генетическим кодом истории России, слом исторически выстраданных архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их проживания в истории. Потребовалось насилие над субъектной базой российской цивилизации, проявившее себя в классовом геноциде всех социально-классовых групп, укорененных в исторической и национальной России. Понадобилось насилие над самой цивилизационной логикой истории, над самой исторической реальностью и в той самой мере, в какой им навязывалась цивилизационная утопия коммунизма - предельно универсалистский проект цивилизационного переустройства человеческой цивилизации, ни в какой мере не считающийся с многообразием ее локального воплощения. А у всякой утопии в истории есть лишь одно средство реализации - насилие и тем большее, чем больше масштаб утопии.

Таким образом, источники, масштаб и направленность насилия в истории России XX века имеют цивилизационное происхождение, определяются и направляются логикой цивилизационного переворота, исторически абсурдными задачами превращения России в НЕ-Россию, русских - в НЕ-русских. Естественно, для осуществления всего этого понадобилось не просто насилие, а именно тотальное насилие, проникающее во все поры социальности, доходящее до архетипов социальности, культуры, духовности - до самих духовных основ истории в основах человеческой души. Предстояло перевернуть саму историю, поставить ее с ног на голову, преодолеть ее русско-российскую сущность.

Но это значит, что непомерные масштабы насилия в истории России XX века обусловлены не специфически русскими причинами, отнюдь не тем, что насилие якобы сущностное свойство русской нации и на этой основе неотъемлемая составляющая всей национальной истории. Как раз напротив, насилие стало тем, что оно стало в истории России ХХ столетия, именно потому, что оно стало главным средством борьбы против национального в истории и исторического в нации. Это парадоксально, но это именно так: насилие было вызвано не национальной почвой и национальной спецификой России, а задачами тотальной борьбы с ними, их преодоления вообще, преодоления русско-российской сущности российской цивилизации. Оно было вызвано цивилизационным переворотом в России и последовавшим вслед за ним цивилизационным расколом ее субъектной базы на национальную и вненациональную Россию и отчаянной борьбы между ними. Цивилизационный масштаб насилия стал следствием цивилизационной катастрофы России и одновременно с этим главным способом ее объективации в истории.

Итак, феномен России ХХ века парадоксален, и истоки этой парадоксальности не только и не столько в самой России, сколько в сложившейся исторической практике ее преодоления как России: в преступном навязывании ей на протяжении всего ХХ столетия вместо логики цивилизационной модернизации логики цивилизационного переворота и связанного с ним цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию. Логика парадоксальности России ХХ века элементарна - это логика слома основ цивилизационной идентичности России, попытка продолжить ее историю на иных, вненациональных, не русско-российских цивилизационных основах.