Долгая зима - Владимир Иванович Петров

больше норовят. Яму образуют. Того гляди в неё всем селом ухнем. А ты, говоришь, речку спасать надо, родники чистить. Да поднимись мы всем сельским сходом, ничего не изменим. Потому что не от нас, низов, а от верхов будущее наше зависит, – заключил Шумнов, заторопился: – Ну, да ладно. Заболтался с тобой. Решай сам. Пограмотнее всё же, институт кончал. А мне к своим коровам пора. Потравят пшеницу, не рассчитаюсь!

Павлов проводил взглядом пастуха, с места пустившего коня в галоп. С неожиданной стороны открылся ему Шумнов, задуматься заставил.

Конечно же перегнул Шумнов по возможному скорому провалу села в тартарары, хотя есть доля истины в его опасениях. Действительно, много воды закачивается нефтяниками в пробуренные скважины из Ильмень-речки. А вот по сельской жизни довольно веско рассуждал. Не так-то просто после привычного городского уклада в неё вписаться. Ещё сложнее по большому счёту речке помочь. Тем более теперь, в переломное и для его родной стороны время, когда на доброе дело всё труднее и труднее поднимать людей, разочарованных нынешней властью и не видящих перспективы на улучшение. Разве до речки какой-то маленькой, умирающей в степном краю, высшему руководству? Поважнее у него проблемы. Главное, как бы руль из рук не выпустить!

– Невеселуха получается, – заметно пригас Павлов в своих намерениях. – Неужто и впрямь безвыходное положение? Неужто сами себе погибель готовим? Да как же это? За что же такое?

Вопросы эти, казалось, повисли над Ильмень-речкой, заглушив радостную, отчётливо, до каждого коленца, прослушиваемую птичью песню…

За два дня пребывания в селе эти сомнения не развеялись в сознании Павлова. Напротив, даже усилились от хлопот по тёщиному хозяйству, после кончины тестя и скорой болезни тёщи сильно запущенного. По каждому пустячному делу приходилось нервно растрачиваться.

С таким нерадужным настроением он и уехал.

Всё же дума о спасении родников, а с ними – самой Ильмень-речки, не оставила Павлова в покое и, словно рассада на благодатной почве, быстро в рост взяла, вызрев за зиму твёрдым решением в родном селе осесть.

Жена Павлова к мужниной родниковой страсти с улыбкой отнеслась, с горением хвороста сравнила, от которого больше треска, чем жара. Но затухнуть огоньку она не дала. Где-то в глубине души и сама, ближе к пенсии своей, намеревалась переехать из города к больной матери, наотрез отказавшейся в их уютной городской квартире век свой докоротать. Потому перечить не стала, стопорнула лишь малость нетерпеливого мужа:

– Не будем спешить. Пока мама ухаживает за собой, и мы силы да кое-какие средства имеем, избой бы заняться и всем прочим, необходимым для нормальной жизни, чтобы потом не канителиться. Сенцы и мазанка, сам видишь, шибко накренились, подпорки ставить еле успеваешь. И подгнившие ворота вот-вот свалятся… Взяться бы за всё основательно.

– Так и сделаем, – согласился с ней Павлов. – Избу капитально отремонтируем, остальное под слом пустим. Латать нет смысла, обветшало сильно. Сенцы и веранду пристройкой из комнаты и кухни заменим. На месте мазанки гараж поставим. Ворота железные сварим, сад разобьём…

– Неплохо бы, да эдак лет за пять управиться, как раз к моей пенсии. Тогда и переезжать можно.

– За два года уложусь! – вновь хворостом вспыхнул Павлов.

– Уложишься, если так же, как баню строил, действовать будешь, – подначила жена, охладила мужа, о первой строительной попытке напомнив, когда при его прорабстве помочью в полдюжины набежавших любителей спиртного за несколько дней сложили и по-белому затопили саманную баню, на всю Ильменёвскую улицу вскоре прославленную Шумновым-отцом:

– Знатная баня, ничего не скажешь! И большая, и досками внутри обшита. Только зимой в ней ноги зябнут. Без валенок не заходи!

– Бывает, – проглотил пилюлю Павлов. – С фундаментом промашка вышла. Не углубил как следует. Земля осела, оттого и поддувать стало. К тому же просторная слишком получилась… Учту!

…Пораньше, с июня, оформил он свой очередной отпуск. К нему с десяток дополнительных дней за дежурства разные и за сверхурочные работы на заводе приплюсовать сумел. Без промедления в село родное приехал, тотчас к задуманному приступил.

Промашку свою былую – банную, как и обещал жене, учёл. Не поскупился на сей раз, Мостового – лучшего на селе мастера по столярным и кровельным делам – к строительству пристройки к избе привлёк. По конструкции с ним посоветовался, по материалам обговорил.

С подсобниками определился. Перво-наперво с Осинниковым столковался, другом детства, бывалым шофёром, имеющим возможность не раз в течение дня автомашиной подмогнуть. С неработающим опытным сварщиком Сергунковым договорился и с колхозными трактористами Борисовым и Васютиным, после посевной до вспашки паров могущим и себе, и своему гусеничному дэтэ передых дать. Не забыл, конечно, и хваткого соседа Зекова, соответственно фамилии дважды уже побывавшего в местах не столь отдалённых, пригласить.

С размахом начал Павлов, с первых дней всех помощников загрузил. Сергункова и Зекова с ходу приставил варить днище к ёмкости, вырезанной из несмятой при падении части колхозной водонапорной башни, из-за непригодности заменённой на новую. За два дня, пока сам с Осинниковым и трактористами ездил в райцентр за цементом и за речным гравием в соседнюю деревню, ёмкость уже была готова к наливу воды, как и положено, оборудованная сливными краниками и лестничными ступеньками. Осталось подмогу кликнуть из незадействованных ильменёвских мужиков и установить её, трёхкубовую, в «огуречнике» и выпивку с закусью вынести.

Так же споро и по сосновому лесу на пристройку решил, камней для фундамента привёз на случай нехватки бетонных опор, оставшихся со строительства неудачной бани.

– Неплохо для начала, – радовался он, оглядывая просторный двор, ставший тесноватым от всё прибавляющегося стройматериала. – Теперь и за ломку сенец с верандой можно взяться, чтобы фронт работ Мостовому обеспечить. Правда, дуба на венцы и лаги нет ещё, но Хамидов, с которым познакомился при установке ёмкости, твёрдо обещал со дня на день привезти.

Ломать – не строить. Быстро с этим делом подсобники справились. Без обеденного перерыва работали. В пыли, в жаре. То и дело бегали к установленной ёмкости окунуться в налитую воду, хвалили Павлова:

– Вовремя поставил трёхкубовку. Выручает.

Освежившись, перекуривали в холодке разросшихся клёнов, остограммывались. Не закусывали для экономии времени, лишь айраном, разбавленным холодною водою кислым молоком, запивали спиртное и продолжали ломку. Впрочем, и закруглившись с работой, не очень-то на еду нажимали. Больше к водке тянулись. Веселели от неё, про усталость забывали, словно и не трудились вовсе. Даже у молчаливого по природе Борисова язык развязывался, не говоря уже о Васютине, со второй рюмки начавшего заливаться соловьём.

Любые отклонения от оптимальной нормы выпивки резко меняли настроение компании, разумеется, не в лучшую сторону. При нехватке спиртного