Долгая зима - Владимир Иванович Петров

– Оно и видно. Заработались до предела! – не выдержал, съязвил Павлов. – Родник даже у Кузьминовской заводи не сохранили, керосинщики.

– А ты кто, собственно? Прокурор, что ли? – явно обиделся Шумнов, перегаром в лицо Павлову дыхнул, язык во всю развязал и без того неустанный. – Мы-то здесь, сам видишь, вкалываем и вас ещё, городских, кормим. Взял бы и очистил родник. Легко критиковать, грея пузо на солнышке. Ты вот намахался бы вилами на скотобазе и дома со своей скотиной, по другому бы заговорил. Небось не переедешь сюда жить. Не сменишь квартиру свою городскую со всеми удобствами на избу? Слабо!

– А вот возьму и приеду! – вырвалось у Павлова.

– Что? Сюда? Насовсем? – хохотнул Шумнов.

Сомневается он или откровенно смеётся, выяснить не удалось. Належавшие бока коровы стали подниматься, потянулись к неогороженным картофельным посадкам.

– Куда? – закричал Шумнов, заматерился, с помощью Павлова с трудом вскарабкался на коня, но поскакал прямой и уверенный в седле.

«В самом деле, почему бы не приехать? Тянет ведь в село. О жене и говорить нечего. За больной матерью её пригляд нужен, – рассуждал Павлов, невольно размечтался. – Первым делом на тёщином огороде родник откопаю, бетонными кольцами подниму, чтобы в половодье не забивался, навесом оборудую. Затем по Ильмень-речке двину. Не забылись родниковые места. Сколько ведь к ним в детстве хожено, сколько живой воды испито! Найду, от ила очищу. Потом к двухреченским оврагам подамся, разведаю – что к чему? Одному, конечно, не сладить там. Придётся за помощью к односельчанам обратиться, к начальству местному идти, бульдозер с навесным ковшом просить, по овражным склонам с ним проехаться. Само собой через сельские, а то и районные власти нефтяникам счёт предъявить, заставить их выжечь, выскрести мазутное по всей речке…»

Радужная картина вырисовывалась в его воображении. Он видел десятки спасённых родников, благодарно звенящих по цветным галечным камешкам, стосковавшихся по земному бегу струйками. Видел обновлённую Ильмень-речку, раздобревшую чистой водой, без излишних запруд, без чёрных нефтяных отметин и зловонных канав, с вернувшимися к прежним своим нерестилищам налимами…

День переламывался на вторую половину. В безоблачном, вылинявшем словно от несносной жары бледно-синем небе плавилось солнце. К нему, как к родне, тянулись жёлтыми головками подсолнушки. В сочном приречном разнотравье бесчисленными солнечными золотинками томились ромашки с чуткими белыми ресницами. Спеющий хлеб обещал скорую жаркую страду…

– Красотища-то какая! – не удержался Павлов от восхищения родной природой, выплеснулся радостью перед Шумновым, вновь прискакавшим к нему: – Глядеть – не наглядеться!

– Эка невидаль! Смотри, сколько влезет. Не в театре, поди. Денег никто не стребует, – заземлил павловскую восторженность пастух. На этот раз он не стал спешиваться, хотя, чувствовалось, за короткое время, пока поворачивал коров от огородов на ковыльный степной простор, заметно проветрился.

– Такую жизненную картину на сцене не изобразить. В единственном экземпляре она, красота эта. В бесценном экземпляре!

– Выходит, богатейший я человек. Каждодневно при красоте этой, как ты выразился, бесценной нахожусь. Не знал до сих пор… А хочешь, поделюсь этим богатством? Я не жадный. Устрою по знакомству на работу, председателю нашему в пастухи-акционеры предложу. Кстати, как раз напарник мой этой весной на пенсию собирается. К тому времени и приезжай. С мая и начнёшь красотой любоваться. Заодно и родничок у Кузьминовской заводи в порядок приведёшь, а? – Шумнов от своей тирады даже загордился, посчитав, что очень удачно кольнул Павлова за его недавний упрёк по утраченному роднику.

– Можно бы, – не среагировал на подкол Павлов. – Только пастушье дело – не моё.

– Что же твоё?

– Огородом заниматься, сад поднимать. Курочек тёще подбавить, парочку поросят завести. Может, и корову…

– Ого! Много насчитал! – перебил его Шумнов. – А хватит ли силёнок, подумал? По огороду не сомневаюсь, вытянешь. Дачный опыт у вас, городских, приличный. А в остальном – вряд ли? Одни свиньи наизнанку душу вывернут, как начнут своими пятаками землю буровить и полы выворачивать. Доски менять замучишься! Ещё и накормить их надо, между прочим. Как можно сытнее к тому же, чтобы нравом добрее были и салом при заколке толще. Смекаешь?

– Выкормим. Зерно, что тёще в колхозе дают, на дроблёнку пущу. Думаю, достаточно будет.

– Не скажи. Хорошо, если на её пенсионных трёх центнерах куры перезимуют. Только так они клюют пшеничку-то! Для дробления ничего не оставят. Вот и первая трудность. Хошь-не хошь, выход придётся искать. Самый лёгкий вариант – у местных алкашей ворованную дроблёнку брать. Бутылка за мешок. А чо? Выгодно! С похмелья, глядишь, и два приволокут.

– Ну нет! Не надобно краденное. Лучше со скидкой в цене для тёщи в колхозе зерно выписать.

– Эк, раскатал губы! Как бы не так! В нашем акционерном хозяйстве излишков зерна не бывает. Всё, кроме семенного, в обмен на запчасти уходит.

– У односельчан купим. Есть же запасливые?

– Есть, конечно. Я сам торгануть смогу. А чё? Бери. Только при рыночной системе и реформах я задёшево не продам. Другие так же. Грамотные все! Газеточки почитывают, радио слушают… Дорогая свинина получится, сам понимаешь. Выгоднее готовое мясцо брать. То на то и выйдет по деньгам, без забот зато, – поучал Шумнов. – А ещё корову хочешь заиметь. Опять же головная боль. Первым делом – сено. Его, люцерновое, в основном лишь акционерам дают. Проштрафившимся в чём либо – полный отказ. Тебе, не нашенскому, тем паче. Стало быть, самому заготавливать придётся и возить. Или же опять в кошелёк лезть, а он, сам понимаешь, не бездонный… Быстро выдохнешься! Дальше-то как? На тёщину пенсию долго не протянете, а своей ещё у вас с женой нет. Одно остаётся – в АО наше на посильную работу идти, если таковая ещё подвернётся. Ладно, допустим, устроишься. И чё? От него, АО-то, живых денег вряд ли скоро дождёшься. Хотя поддержка будет. Не даст помереть. Мясо там, масло подсолнечное, гречку в счёт зарплаты даст. И будешь за это горбатиться. Считай, не до родников будет.

– Выходит, пропадай всё пропадом. И речка в том числе, – терпеливо выслушав разъяснительную тираду земляка, загорячился Павлов. – Выходит, безвыходное положение? Не думаю…

– Думай – не думай, а сам понимаешь, уходит водичка-то…

– Вот и надо родники возрождать, пока не поздно, – перебил Павлов. – В родниках лишь спасение.

– Уходит водичка-то, говорю. Вся. Родниковая тоже. В глубь земли, в пустое пространство, что вместо выкачиваемой нефти и газа образуется. Не слыхал, что ли?

– Продолжай.

– Без обману говорю. Дружок из нефтяников о том по секрету рассказал. Вон их сколько, буровых вышек, вокруг села понатыкано. Бурят всё. Землю дырявят, высосать из неё всё