Степень вины - Ричард Паттерсон

— В чем-то да.

Пэйджит подумал о том, что дети видят моральные проблемы совсем в ином свете, чем взрослые, которые старательно скрывают от них свои секреты и даже не позволяют догадываться об их существовании.

— Подобно большинству из нас, — проговорил он, — твоей маме было чего стыдиться в жизни. Но это вовсе не значит, что ей нельзя верить. Все женщины, имевшие дело с Марком Ренсомом, пострадали от него.

Карло тихо спросил:

— Как ты думаешь, она когда-нибудь скажет мне, что было на кассете?

Душу Пэйджита обожгло стыдом — он чувствовал себя лицемером, прикрывающимся Марией, как щитом.

— А если не скажет, ты перестанешь любить ее?

Казалось, вопрос привел Карло в замешательство.

— Нет, это никак на меня не повлияет. Ни на меня, ни на наши с ней отношения.

Будем надеяться, подумал Пэйджит, что Карло никогда не узнает, сколь многое раскрывает кассета в отношениях Марии и Пэйджита, Марии и Карло; она, по существу, объясняет, почему Пэйджит растит его один.

— Вот и не думай об этом. Слушания скоро закончатся. После них, может быть, поймешь, что нельзя быть таким, как я, — слишком суровым к недостаткам других, — что судить о людях надо по тому хорошему, что в них есть, а не по тому, какие ошибки они совершают. Терри, например, способна на это.

Карло посмотрел на него с любопытством:

— Это ведь она уговорила тебя разрешить мне ходить на слушания?

— Терри?

— Угу. Сам бы ты никогда не сделал поворот на сто восемьдесят градусов после того, как сказал «нет».

Пэйджит улыбнулся:

— Да, я всегда верил, что постоянство — добродетель. Конечно же, это было из-за Терри.

Карло расплылся в ответной улыбке:

— Я знаю тебя, папа. От меня у тебя нет секретов.

Мгновение Пэйджит молчал.

— Ну, может быть, один или два, — заметил он.

Тереза Перальта сидела на диване в номере Марка Ренсома, смотрела на запачканный кровью ковер.

Было шесть тридцать, в семь она встречалась с Марси Линтон в соседнем отеле, собиралась готовить ее к следующему дню, быть может, самому важному. Но час назад она, повинуясь неясному порыву, позвонила Марни Шарп и попросила разрешения еще раз побывать в роковом номере. Шарп, судя по всему, уставшая после допроса Марии, не стала спрашивать, зачем ей это нужно, предоставляя Терри самой разбираться с этим вопросом.

Зачем же она здесь?

Кристофер Пэйджит говорил ей, что тайна кассеты — это правда, которую он никогда не хотел узнать. А это означало, что Шарп вторую кассету никогда не найдет.

Где же она?

Терри расслабленно опустила плечи и стала размышлять.

А где, кстати, кассета Линдси Колдуэлл? Если Ренсом, несмотря на обещание, не собирался ее приносить, как и вторую кассету Марии, почему же Шарп не нашла ее в Ки-Уэсте вместе с первой кассетой Карелли?

Терри встала, обводя мебель глазами.

Почему после смерти Марка Ренсома Мария ходила от стола к книжной полке, от полки к письменному столу, везде оставляя отпечатки пальцев?

Искала кассету, предположила Марни Шарп.

Это неправда, отвечала Мария, она была в шоке, слонялась по номеру бесцельно. Не понимая, где она и что делает.

Терри выдвинула один ящик стола, потом другой. Телефонная книга. Библия Гедеонского общества[40]. Больше ничего.

Ничего особенного и на книжной полке. Несколько томиков «чтива». Лишенный оригинальности, безликий набор книг, как раз для комнаты, в которой на короткое время останавливаются разные люди.

Она поймала себя на том, что рассматривает кровавое пятно.

Что же произошло здесь между Марком Ренсомом и Марией Карелли после ухода Пола Агилара, принесшего шампанское? Была ли Мария той нагой женщиной, которую видели из отдаленного окна? Что делала она в коридоре, когда там увидел ее Эдуард Тэнш? И когда в номере лежал мертвый Марк Ренсом.

Повернувшись, Терри медленно пошла к письменному столу.

На столе лежали ручка, чистая бумага. Она выдвинула ящик.

Пусто, лишь почтовая бумага и конверты с адресом и штампом отеля «Флуд». Щит с литерой «Ф».

Задвигая ящик стола, Терри бросила взгляд на Беркли, что, согласно его показаниям, сделал в свое время и Пол Агилар.

Там Елена. Обедает с папочкой, потому что Терри снова работает.

Ричи скажет судье, что воспитанием ребенка занимался он.

При мысли об этой чудовищной несправедливости у Терри перехватило горло. Она сама будет растить Елену. Дочка вдруг представилась ей абсолютно беззащитной — маленькое существо, нуждающееся в неустанной заботе.

Погруженная в свои мысли, Терри постояла над пятном — последним земным следом Марка Ренсома.

Наконец взглянула на часы.

Шесть пятьдесят. Пора уходить. Защита Марии зависит теперь от Марси Линтон, предстоит многое сделать. Подхватив с дивана сумочку, она вышла из номера.

В коридоре, возле лифта, на котором поднимался Эдуард Тэнш, стоял полицейский в форме. Терри направилась к лифту и вдруг остановилась напротив прорези почтового ящика.

Здесь они стояли с Крисом и Джонни Муром в то утро, когда впервые осматривали номер.

Терри спросила тогда: Марию видели в коридоре — интересно, что думает Шарп по этому поводу?

Ничего не думает, ответил Крис. Потом горько пошутил: «Наверное, считает, что в эти полчаса Мария убила Ренсома, нацарапала несколько открыток на его заднице и разослала их своим друзьям».

Терри повернулась и возвратилась в номер.

Подошла к столу. Выдвинула ящик, взяла один конверт, некоторое время задумчиво рассматривала его. Потом, еще неясно представляя себе зачем, сунула в сумочку.

Еще мгновение постояла в раздумье. И поспешила к лифту, на встречу с Марси Линтон.

— Не могу найти кассету, — сокрушался Джонни Мур. — И Марни Шарп тоже не может.

Они сидели с Пэйджитом на корме его яхты. На этот раз Крису было тесно в помещении, и он сам предложил встретиться на свежем воздухе. Стояла ночь. Яхта была на приколе. У них за спиной огни Сан-Франциско карабкались на холмы по берегам залива, немного дальше светились высотки делового центра. Ночь была тиха — лишь доносился издалека приглушенный шум города да плескались волны о борт яхты. Мур и Пэйджит пили пиво.

— Должна же была Мария от нее как-то избавиться, — ответил Пэйджит.

Мур пожал плечами:

— По моим сведениям, так считает и Шарп. И я так думаю. Но полиция перерыла весь мусор во «Флуде» и там, куда он поступает. Они даже копались в туалете Ренсома, хотя, как Мария и показывала, нет ни единого доказательства, что она хотя бы заходила в ванную.

— Да, — пробормотал Пэйджит. — Чем-то она была очень занята в коридоре.

Мур потягивал пиво.

— Вспомнил, конечно, и о почте. Как и Шарп. Но даже контора окружного прокурора ничего не нашла. Никаких признаков, что Мария что-то куда-то посылала. Впрочем, нет и уверенности, что такая возможность у нее была.

— И в адрес Эй-би-си ничего нет?

— Ни в адрес Эй-би-си. Ни в свой адрес. Ни в адрес кого бы то ни было. — Мур помолчал. — Одно остается предположить: Ренсом где-то спрятал кассету, и Мария сказала правду.

— У меня в этих делах немного практики. — Пэйджит бросил взгляд на город. — Они, конечно, осмотрели все квартиры Ренсома.

— И его банковские сейфы. С его приятелем, который претендует на наследство. Конечно же, в отличие от Марии, у Ренсома была полная свобода действий. Есть уйма мест, куда умный человек может спрятать что-нибудь размером с кассету. Что — хотя я не собираюсь навязывать тебе свое мнение — говорит в пользу правоты Марии.

— А ты не думаешь, что она уничтожена?

Мур покачал головой:

— Мария это сделать вряд ли могла. А Ренсом — вряд ли хотел. Кассеты нет здесь, она где-то.

Пэйджит молчал.

— Извини, — мягко произнес Мур. — Хотелось тебя успокоить. Хотя бы на то время, пока ты занимаешься этим делом. — И после небольшой паузы добавил: — А еще больше хотелось бы сказать тебе, что я сам уничтожил ее.

— Я никогда не просил тебя об этом, Джонни.

— Ты и не попросишь.

— Достаточно того, — проговорил Пэйджит наконец, — что ты присматриваешь за Карло.

— Мне это совсем не трудно. Как будто у меня у самого сын появился. Чаще всего ездим на баскетбол, он хорошо играет.

— Жаль, что сам не могу ездить с ним.

Мур не отвечал. Потом спросил:

— Он не рассказывал тебе, что было на днях?

— Что ты имеешь в виду?

— Тут на него засада была. Подошел к нему тип с двумя репортерами, у тех камеры и прочее. Хотел поговорить о его детстве.

— А что он?

— Просто смотрел на них. Я их прогнал.

Пэйджита охватил приступ гнева, потом стыда.

— Он ничего мне не рассказывал.

— Не хочет тебя волновать. Достаточно слушаний.