Степень вины - Ричард Паттерсон

— Не хочет тебя волновать. Достаточно слушаний.

— Волновать меня? Он же мой сын.

Мур взглянул на него:

— Вот поэтому-то он тебе ничего и не сказал.

Почувствовав, что Пэйджит успокаивается, он перевел разговор на другое:

— О Ренсоме и женщинах. По-прежнему ничего. Начинаю думать, что и искать нечего.

— Что же это значит?

— Понятия не имею. Нет женщин — и все тут. — Мур поднял свой стакан. — За то, чтобы всю жизнь у Марка Ренсома не ослабевала потенция. Выпьем за это теперь, когда он умер.

4

Марси Линтон тихо сказала:

— Марк Ренсом изнасиловал меня.

В зале стояла напряженная тишина, хотя народу было не меньше, чем на допросе самой Марии; Маккинли Брукс, присутствующий на заседании впервые, сидел позади Марни Шарп. Подойдя поближе к месту свидетеля, Тереза Перальта попросила:

— Расскажите, пожалуйста, как это произошло.

— Хорошо. — Одетая в простую юбку и яркую блузку, Марси была бледна, но казалась спокойной. Ее тихий голос звенел от сдерживаемого напряжения. — Мы были в гостиной, в доме моего дяди. За бутылкой вина Марк Ренсом разбирал мое сочинение.

— Он был строгим критиком?

Линтон задумалась.

— Жестоким. Было ясно, что его цель — лишить меня всякого самоуважения.

Терри, увидев краем глаза, как Шарп поднялась, чтобы заявить протест, но раздумала, поспешно спросила:

— Ему это удалось?

Марси, казалось, оценивала ущерб, который нанес ей Ренсом.

— Он унизил меня. И когда предложил вина, мне захотелось выпить. — Она смотрела мимо Терри, как будто предназначая свои объяснения дальним рядам. — Мне было двадцать четыре, и я очень гордилась — гордилась тем, что сам Марк Ренсом прочитает мои сочинения. А он дал мне понять, что я ничто. Выказал презрение и ко мне, и к тому, чем я занимаюсь.

После паузы Терри задала вопрос:

— Чье было вино — ваше или Ренсома?

— Ренсома. Я не люблю пить.

— Но в этом случае вам захотелось?

Свидетельница кивнула:

— После того как Ренсом беспощадно раскритиковал мою работу, он все подливал и подливал мне вина, а я все пила и пила.

— Как вы себя чувствовали?

— Я как будто оцепенела. — Ее голос сделался спокойнее. — Но мне стало лучше.

Терри кивнула. Марси Линтон была хорошо подготовлена ею; несмотря на бессонную ночь и тяжесть ответственности за судьбу Марии Карелли, она хладнокровно встречала выпавшее на ее долю испытание. Было понятно, что эта женщина с ее бледным лицом и тоненькой, хрупкой фигуркой воспринимает случившееся с ней несчастье просто как факт, а не как повод для жалости к себе. Марни Шарп неотрывно смотрела на нее, ничего не записывая.

— Ренсом делал какие-либо замечания, — спросила Терри, — касающиеся секса?

— Да. В конце, раскритиковав все, что только можно, он посмеялся над тем, как «вяло» я описываю секс.

Кэролайн Мастерс со своего судейского места тоже не сводила глаз с Марси Линтон.

Это хорошо, подумала Терри. Ее собственная роль сводилась лишь к тому, чтобы помочь Марси поставить свой рассказ в один ряд с тем, что рассказывала Мария Карелли: когда закончится допрос Линтон, ни судья Мастерс, ни кто-либо иной не будут сомневаться в том, кто таков Марк Ренсом. И после, когда Терри проделает эту свою работу, не будет больше пикетчиков, требующих справедливости к убитому, Брукс и Шарп поймут, какой просчет они допустили, выдвигая свое обвинение.

— Вы что-то ответили ему? — задала Терри очередной вопрос.

— Естественно, я защищала свое произведение. — Марси помолчала, провела в смущении рукой по волосам, скорее золотисто-каштановым, чем рыжим, в люминесцентном свете. — В сценах, которые он высмеивал, я вывела себя и того, кого любила. Я говорила Ренсому, что эти сцены много для меня значат.

Терри почувствовала в последней фразе ту прощальную печаль, которой не может научить ни один адвокат и которую не в состоянии воспроизвести даже Мария Карелли.

— Что ответил на это Ренсом?

— «Такое впечатление, — сказал он, — что они боятся прогадать. Ты же знаешь, что сексом занимаются без страховых полисов». Какую-то минуту он казался рассерженным, потом окинул мое тело взглядом. «Секс, — почти прошептал он, — это всегда спонтанность, это сама опасность». — Она снова помолчала. — Не успела я ответить, как он обнял меня.

Кэролайн Мастерс застыла в неудобной, неестественной позе.

— И что же вы? — спросила Терри.

Женщина смотрела на нее невидящим взглядом.

— Я не могла пошевелиться, меня тошнило. Было такое ощущение, что у меня притупились все чувства. Я знала, что должно произойти, но ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

— С чего Ренсом начал свои домогательства? Сексуальные, я имею в виду.

Марси Линтон опустила взгляд.

— Он сунул руку мне под блузку, — тихо вымолвила она, — и стал трогать соски.

Веки ее сомкнулись, как бы ставя преграду между нею и теми, кто смотрит и слушает.

— Другой рукой взял меня за лицо и спросил: «Ты когда-нибудь видела Лауру Чейз?»

Зал вздохнул, как бы переводя дух после удушья, но Кэролайн Мастерс не шевельнулась, чтобы призвать к тишине. Она казалась потрясенной, даже Терри, знавшая ответ, была взволнована.

— Что сделали вы? — продолжала свои вопросы Терри.

— Меня трясло, как в лихорадке. — Впервые голос свидетельницы дрогнул. — Было, как я вам рассказывала, — огонь камина, затемненная комната, голова лося на стене. Когда он назвал имя Лауры Чейз, у меня появилось ощущение, что я — жертвенное существо древнего ритуала, а он — безумец.

В зале снова была тишина.

— Что вы делали?

— Я вырывалась.

— А потом?

— У него были такие злые глаза, — тихо сказала Марси. — И в то же время он улыбался, как будто я делала ему приятное. Потом он поднял руку, очень медленно, и ударил меня по лицу. — Ее уже трясло. — Моя голова дернулась. Я упала на диван. В глазах вспыхнуло желтое пламя. Во рту появилась кровь.

Терри медленно повернулась вначале к Шарп, потом к Кэролайн Мастерс. У Шарп был задумчивый, непроницаемый вид, во взгляде Мастерс смешались сострадание и серьезное размышление.

— Что было потом?

— Он встал надо мной на колени, ждал, пока я не открыла глаза. Разорвал на мне блузку. — Голос звучал так, будто говорившая не верила самой себе. — Сказал, чтобы я смотрела на него. «Хочешь, чтобы я снова тебя ударил?» — спросил он. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Только покачала головой. — Голос ее дрожал. — Он приказал, чтобы я обнажила грудь. И велел, чтобы я при этом не закрывала глаза.

— Вы сделали это?

Она молча кивнула.

— Извините, — мягко произнесла Терри. — Нам нужно, чтобы вы ответили вслух для записи.

— Я обнажила грудь, — бесцветным голосом подтвердила Марси. — И не закрывала глаза.

Терри было до боли жаль несчастную. Она вспомнила: та рассказывала, как пыталась улыбнуться Ренсому, надеясь, что он остановится на этом, но губы разбитого рта не слушались.

— Что он делал потом?

— Он заставил меня расстегнуть молнию на джинсах. Потом снял их. — Марси снова закрыла глаза. — Когда он стаскивал с меня трусики, сказал, чтобы я держала его за член. Чтобы он оставался твердым.

Терри почувствовала, что силы покинули ее. Впервые в этот день она взглянула на Кристофера Пэйджита. Он какое-то мгновение смотрел на нее, потом медленно кивнул.

Она опять повернулась к свидетельнице:

— Что было потом?

— Он причинил мне боль. — Открыв глаза, женщина, казалось, испытывала смущение. — То, как он это делал, причиняло мне боль. Несколько дней у меня все болело внутри.

— Вы имеете в виду физическую боль?

— Да. — Марси Линтон помолчала. — Боль душевная никогда не стихала.

— Марси, когда он насиловал вас, что вы делали?

— Лежала, смотрела на голову лося. Боялась, что, если закрою глаза, он снова ударит меня.

В зале послышался тихий сочувственный шепот. Что-то писала в своем блокноте Шарп; Терри подумала, что эти заметки теперь совершенно бесполезны. В пойманном мимолетном взгляде Марии Карелли она уловила едва различимую улыбку — возможно, это ей лишь показалось. Если выкарабкаешься, холодно подумала Терри, будешь по гроб жизни обязана Марси Линтон. И мне. И снова обратилась к писательнице:

— Когда это кончилось, что делал Марк Ренсом?

Та смотрела в пол.

— Сказал, чтобы я готовила ему. Без одежды.

— И вы это делали?

— Я боялась его. — Голос Линтон стал монотонным. — А он хотел смотреть на меня.

Последняя фраза, полная стыда и страха, повисла в воздухе.

— Почему вы все еще боялись его? — спросила Терри.

— Он не просто изнасиловал меня, — после паузы произнесла Марси. — Он сделал меня другой. То, что осталось после него, — это инстинктивный страх: перед жизнью, перед ним. Я знала, что мне никогда уже не остановить его — сколько бы раз он ни захотел проделать это. — Ее голос упал: — Я не верю, что он умер. Я не могу в это поверить. Он слишком долго был во мне.