Грим - Анастасия Худякова

лентой, чтобы кто-нибудь ненароком не наследил на месте преступления и не уничтожил возможные улики. Прежде чем тело мужчины смогут забрать и увезти, необходимо было многое зафиксировать. Он устало глянул на чудовищную рану и слегка поморщился от жалости. Албом качнул головой, подумав, что, по крайней мере, он умер быстро.

Криминалисты раскладывали оборудование, суетились, тихо переговаривались и обсуждали личные предположения. Тишина исчезла. Как и мрак. Его растворил свет полицейских ламп. Пустующая сцена стала театром. Албом отвернулся. Он ненавидел этот момент. Носилки с женщиной как раз выносили из помещения. Она дышала, теперь уже ровнее благодаря кислородной маске и оказанной первой помощи. Отдав необходимые распоряжения, Албом пошел вслед за врачами. Приоритет всегда отдавался живым. В полумраке коридоров он смотрел на ее лицо поверх голов медиков. Она слегка напоминала его Лору. Албом слушал писк аппарата, показывающего сердечный ритм, и подумал, что он похож на стук лап по высохшей твердой земле: один-два, три-четыре, один-два, три-четыре. Так бежит раненый, вырвавшийся на свободу волк, который окрепнет, залижет раны и очень скоро будет дома.

Эпилог

Асфальт был весь в пятнах: ровные ряды платанов вдоль аллеи отбрасывали затейливые тени – их как будто вырезал из бумаги ребенок, едва научившийся держать в руках пластмассовые детские ножницы. В будний день близ кладбища не было почти никого, и, казалось, слышно, как позванивают светлые листья над головой.

Теодора быстро вышла к нужной могиле. Спустя столько лет она могла бы пройти запутанную сеть дорожек и бесконечную вереницу надгробий с завязанными глазами. Зеленоватые чаши морозников с сердцевиной, тронутой благородной ржавчиной, красиво выделялись на фоне ее распахнутого светлого пальто и голубой блузки. Ноги в низких туфлях мягко ступали по траве. Теодора оглянулась вокруг и похвалила себя, что догадалась собрать волосы в хвост на затылке: совершенно неожиданные порывы ветра были редкими, но яростными и бесцеремонными.

Она подошла к надгробию и тихо поздоровалась, глядя на аккуратные серые буквы, потом коснулась камня ладонью и постояла так с минуту. Камень впитал солнце, его той весной было много, и теперь отдавал тепло ее пальцам. Теодора поставила морозники в вазу, разложив аккуратным букетом, хотела подняться, но задумалась и встала на колени напротив камня. Это был первый год, когда она пришла позже годовщины смерти. Она с удивлением отметила, что не сердится на себя. Ее обуяло какое-то тоскливое, грустное спокойствие. Все наконец было так, как нужно: расставлено по своим местам, как фигуры на шахматной доске после завершения невозможно долгой партии перед началом новой. В этот раз она собиралась играть белыми.

– Представляешь, у меня теперь собака. О, он бы тебе понравился! Ризеншнауцер. Мы… – она осеклась, но потом продолжила, – забрали его из приюта.

Теодора улыбнулась. Каждый раз, направляясь сюда, она была уверена, что не услышит его голос, но он приходил каждый раз. Она слышала его так же отчетливо, как пять лет назад, и каждый раз на ее лице, которому придавали незабываемое, поразительно прекрасное выражение спокойные глубокие глаза, мелькала улыбка, очень искренняя и грустная. Он по-прежнему с ней говорил, а она говорила с ним.

– Быть студенткой в тридцать восемь оказалось не так неловко, как я предполагала. По крайней мере никто не пытается затащить тебя на нелепую нелегальную вечеринку, потому что все уверены, что именно ты первая же настучишь, закрывшись в туалете. – Она хмыкнула. Потом снова пробежала глазами буквы, задержав взгляд на заглавных Р и А, впивающихся в камень скошенными заостренными углами. – Я чувствую, что наконец оказалась на своем месте. Представляешь, меня окружает лишь искусство, и ни одного токсичного человека поблизости! Новый дом, собака… – Она снова осеклась. – Прости меня, – проговорила она едва слышно и тут же услышала, как он отчитывает ее за это «прости». Улыбнулась, и скатившаяся слеза попала в ловушку в уголке губ.

– Я так сильно по тебе скучаю! Даже теперь представляю, как мы сидели бы за столом в кухне и спорили об импрессионистах, нелепых выпусках новостей и выборе кинолога. Но моя боль уже разрешает мне жить, и меня это радует. Знаю, что ты хотел бы этого. Хотел бы, чтобы это произошло уже давно. Что ж, по крайней мере, время пришло, позже, чем хотелось бы тебе, но раньше, чем предполагала я. Я думала, что никогда…

Теодора погладила траву у подножия плиты, точно она была волосами склоненной к земле головы.

– Он заботится обо мне. И понимает, потому что тоже терял. Это все, чего я бы, наверно, хотела для будущей себя. И все это у нее будет, как уже было когда-то.

Она подняла голову. Налетевший ветер прогнал облака, и стоящий против солнца камень засветился.

– Я больше не бегу и не ищу, потому что все здесь. – Она прижала ладонь к груди. Сердце на мгновение сбилось. – Это – твои дары. Это смысл. Истина, разум и любовь. Все здесь и все это – твое, а значит, и мое.

Она сидела не шевелясь, пока колени не начали пульсировать от боли. Теодора поднялась, оправила пальто и снова коснулась камня, теперь уже обеими руками. Она говорила ему о своей любви – вслух, мысленно, тактильно, как умеют только те, чья любовь прошла испытание разумом, верой и сердцем и навечно осталась в теле, слившись с кровью, став ее компонентом, въевшись в кости, вплетясь в сосуды под черепной коробкой. Эта любовь была и осталась верой, которую она никогда не сможет предать.

* * *

Теодора пришла пешком. Так же шла она и обратно, ей хотелось дышать. Платановой аллее не было конца. Она врезалась прямо в небо. Теодора скоро свернула и пошла вдоль небольших частных домов, таких тихих, что было едва заметно, как они сонно дышат в ожидании вечерней суеты. Впереди показался супермаркет и вместительная парковка перед ним. Теодора остановилась посреди тротуара, чтобы проверить полученное сообщение, и вдруг резко вскинула голову, напряглась.

С парковки за ней наблюдали. Это была рыжеволосая женщина среднего роста. Теодора убрала телефон и снова оглянулась. Женщина смотрела на нее. Потом, словно в подтверждение, вскинула руку и помахала. Теодора присмотрелась внимательнее. Она казалась знакомой, но… Теодора зашагала через дорогу к парковке, все быстрее, а когда остановилась, протянула руку и искренне пожала маленькую ладонь Авроры Розендаль.

– Не думала, что мы с вами еще увидимся, но надеялась на это.

Аврора не изменилась. Все та же уверенная улыбка на пухлых розовых губах, идеальный неброский макияж, безупречный костюм, прекрасная осанка. Теодора восхищенно смотрела на ту же скромную, полную достоинства королеву, выковавшую