Грим - Анастасия Худякова

потому что наконец видит правду, и это похоже на то, как если бы владелец ее все время находился подвешенным вверх ногами, но был уверен в том, что так и надо, и это правильно. А потом вдруг некая сила или обстоятельства подхватили его и поставили в верном положении, и он увидел. Тем не менее вместе с ликованием приходит замешательство, даже злость: как же можно было быть таким глупцом?

Ульф увидел свою правду. Повернул голову и увидел. Его облегчение от того, что Теодора будет жить, было таким сильным, что глаза заблестели от набежавших слез. Его боль от осознания того, что время пришло, но не только для Романа, была такой сильной, что он пошатнулся и сжал руки, унимая дрожь. Ульф поднял лицо к потолку, сморгнул слезы, чтобы их не увидел Роман, расслабил плечи и пошел вперед. У него оставались минуты.

Ульф опустился на пол рядом с Романом, приподнял его голову и плечи и положил себе на колени. Взгляд Романа еще какое-то время блуждал, прежде чем сфокусировался.

– Т… Тео?

– Она жива. С ней все будет хорошо. Просто ранена.

– Почему ты… не убил его?

– Я не могу. Помнишь? К тому же он должен жить и нести наказание за то, что сделал.

Роман несколько раз кивнул. На бледном лбу выступил пот. Ульф глянул в сторону: у дальней стены на металле осталась вмятина от пули. Роман не шевелился, только ладони тряслись все сильнее. Ульф больше не мог смотреть на то, как слабеют и дрожат его пальцы, и сгреб руки в свои. Он никогда не собирался рассказывать ему об этом, но теперь ни один секрет не имел смысла. Ульф чувствовал, что должен рассказать. Он сидел перед взором своего судьи и своего идола, совсем как сам Роман сидел на каменном полу церкви несколько дней назад. Он должен был покаяться, обрести понимание и прощение.

– Ты ведь не должен был быть здесь… Вы, люди, удивительные мастера, творцы своей судьбы! И все-таки даже самый талантливый мастер иногда вынужден остановиться, потому что творение другого оказалось хитроумнее, больше, и теперь первому надо искать другие решения. Сегодня созидание Теодоры должно было прекратиться из-за того, что чье-то вышло за допустимые рамки, и для того, чтобы другие получили шанс. Это как огромное, нескончаемое полотно, которое ткут сразу все живущие в этом мире люди, а моя задача – наблюдать и распутывать узлы, чтобы полотно не порвалось, не лопнуло и не перекосилось. Одним из них я так увлекся, так торопился распутать, что не заметил иного пути решения.

Ульф чуть сильнее сжал пальцы Романа и сказал:

– Я подал Бродду Полссону идею подослать наемника. Он убил бы Теодору, и тогда Стиг Баглер сделал бы все, чтобы найти виновных и доказать непосредственную причастность Полссона. Он не остановился бы ни перед его влиянием, ни перед деньгами, ни тем более перед угрозами. Бродд Полссон должен был получить пожизненный срок без права на реабилитацию в политике, иначе менее чем через десять лет твой мир постигла бы ядерная катастрофа, и спасение жизни Теодоры сегодня значило бы смерть миллионов в ближайшем будущем… Но Теодора жива, а ты оказался куда лучшим мастером, чем я.

– Я не… не понимаю.

Роман ощущал, как им все сильнее овладевала слабость. Он не чувствовал своего тела. Боль, которая была похожа на агонию вначале, теперь притупилась, и он не понимал, что будет дальше. Когда Ульф оказался рядом, сказал, что Теодора жива, и сжал его руки, Роман стал дышать ровнее, пусть и по-прежнему рывками, но чудовищный страх стал тише и уже не бесновался внутри него с истошным криком, а просто поскуливал в стороне. Он пытался не смотреть по сторонам, не двигаться, потому что ясно понимал, что не владеет телом ниже грудной клетки. Роман старался внимательно слушать Ульфа, смотреть на него. Свет фонарей подсвечивал его глаза. По цвету они напоминали виски за зеленым бутылочным стеклом. Роману захотелось, чтобы все это оказалось нелепым кошмаром, очнувшись от которого они от души посмеялись бы, а потом отправились к пристани, в музей искусств, во Флоренцию. Куда угодно, только бы избавиться от холода проклятого бетона.

– Не понимаю, – повторил он глухо.

– Теперь, когда Теодора пережила нападение, она сможет заявить о нем, опознать нападавшего и выйти на Полссона. Баглер ее не оставит. Бродд и Тейт Полссоны сядут в тюрьму. Разумеется, одного покушения мало, чтобы переиграть Полссона, он слишком изворотлив. Но Теодора умница. Сбежавшему наемнику припишут ряд убийств, которые расследовал Баглер. В том числе и твое.

– Но я жив?.. – то ли сказал, то ли спросил Роман. Его лицо было перепачкано кровью, но глаза оставались чистыми, незапятнанными, голубыми и бесхитростными.

Ульф вздохнул.

– У тебя в позвоночнике застряла пуля. Даже если бы меня здесь не было и я не должен был выполнить то, за чем пришел, ты бы никогда больше не смог ходить и двигаться.

Роман совсем затих, только руки, всегда решительные, твердые и бескомпромиссные, вдруг задрожали под пальцами Ульфа еще сильнее. Он приподнял голову, пытаясь разглядеть в темноте Теодору, но с такого угла ему было не видно. Роман все пытался подняться, надсаживая рану. Тогда Ульф, ухватив за плечи, слегка приподнял его, ровно настолько, чтобы он смог ее увидеть. Теодора лежала на боку без сознания, обратив к ним бледное лицо с закрытыми глазами. Ее грудь поднималась и опускалась в такт быстрому дыханию. Ульф опустил Романа в прежнее положение.

– Я не хочу уходить, – прошептал Роман, глядя прямо перед собой.

– Не хочу и я.

– Но ты останешься.

– Нет.

– Я не… Моя рана ведь не смертельна?

– Нет.

– Как тогда нападавшего обвинят в… – Он не смог договорить до конца.

– Теодора будет утверждать, что это был он. И это логично, ведь кроме вас троих здесь никого не было.

– Но она видела тебя.

– Она подумает, что ей показалось.

– Так ты просто сбежишь? И на этом все?

– Не сбегу. Ты увидел не весь путь. Часть еще скрывается за поворотом. Смотри.

Роман распахнул веки и поднял глаза. Ресницы склеились от слез, глаза блестели. Он увидел лицо Ульфа, обращенное к нему, увидел, как несколько черных прядей упало на лоб, увидел, как на занесенной руке вместо привычных человеческих ногтей появились волчьи когти, матово поблескивающие в неярком свете.

– Моя смерть спасет ее?

– Не только ее. Ты спасешь миллионы жизней.

Взгляд Романа метался от когтей к лицу, хотелось дотронуться кончиком пальца и проверить, насколько они остры, хотелось больше