Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

— Но выходит: Караваджо тогда еще был жив.

— Ему недолго оставалось. Письмо, в котором Деодато Джентиле сообщает Шипионе Боргезе о смерти Караваджо, датировано 29 июля 1610 года, двумя месяцами позже. Заговор требует подготовки. Нужно было написать в Рим и на Мальту. Почта в те времена работала медленно. Убийцы должны были добраться до Неаполя. Дождаться подходящего момента. Судя по всему, Деодато Джентиле все приготовил еще в мае 1610 года. Он уже связался с Маркантонио Дориа, чтобы организовать перевозку картины, которую собирался присвоить, в Портовенере с помощью Ланфранко Масса, агента Дориа. Доказательство тому — это письмо. Вдобавок после «Святой Урсулы» не появилось никакой другой картины Караваджо, которую можно было бы переправить на север. Это должна быть «Мария Магдалина». Другого варианта нет.

— Маркантонио Дориа был коллекционером? — спросил я.

— Одним из крупнейших. Настоящим знатоком. Он, по сути, превратил свой дворец в академию и мастерскую для многих художников, которых знал лично.

— А Деодато Джентиле?

— Нет, он — нет. Это не поклонник муз. Он был инквизитором, человеком, который решает проблемы.

— То есть им двигала алчность, — заключил я, — а Маркантонио Дориа, скорее всего, действительно жаждал заполучить эту картину в свою коллекцию.

— О да, он был готов за нее убить.

— Учитывая тот факт, что нужда в убийстве отпала, он, вероятно, попросту за нее заплатил.

— Ты прав, Илья. Так история складывается еще лучше. Выходит, когда Караваджо — вероятно, через свою заступницу Колонна — обратился к Деодато Джентиле с просьбой связаться с Шипионе Боргезе и предложить ему выхлопотать у папы помилование в обмен на три картины, Джентиле усмотрел в этом редкий шанс. Как высокопоставленный священник, имевший связи с инквизицией, он знал, что Мальтийский орден хочет казнить художника. Выдав его мальтийским рыцарям, он мог одним ударом убить двух зайцев. Во-первых, орден выплатил бы ему щедрое вознаграждение. Вдобавок оказанная могущественному Мальтийскому ордену услуга могла только поспособствовать карьере священника. Во-вторых, он избавился бы от агрессивного пьяницы, распутника и преступника, изображавшего святых с непочтительным реализмом и приговоренного к смертной казни. С точки зрения Джентиле, выдать его — небольшая жертва, да и жертва ли? В-третьих, провернув это дельце, он получил бы три ценные картины, которые мог продать. Но для этого он должен был играть по правилам. Действительно связаться с Шипионе Боргезе и в самом деле уговорить его принять дар, чтобы удостовериться в том, что полотна будут написаны. Это, конечно, означало, что одно из трех полотен пришлось бы уступить Боргезе. Возможно, этого хватило бы, чтобы удовлетворить и задобрить его. Тем более что Боргезе уже не потребовалось бы оказывать встречную услугу. После казни вопрос о помиловании отпал бы сам собой. По сути, картина досталась бы Боргезе задаром, ни за что. В случае если понадобится умиротворить местные светские власти в Неаполе и удержать их от слишком дотошного расследования смерти художника — а это точно пришлось бы сделать, — Джентиле мог подарить вторую картину вице-королю. Так у него оставалось еще одно полотно, на котором можно было заработать, но он уже нашел для него идеального покупателя в лице земляка и друга Маркантонио Дориа. Возможно, выбор пал на «Марию Магдалину» в силу предпочтений самого Дориа. Он мог видеть незаконченную картину в мае 1610 года в ателье Караваджо. «Мария Магдалина» подошла бы к «Святой Урсуле», которую он недавно приобрел. И это была центральная часть триптиха, лучшая и самая эффектная из трех. Такой знаток, как он, сразу это понял. Он подключил своего агента Ланфранко Массу, чтобы заранее организовать транспортировку. Караваджо закончил триптих, и, когда через два месяца он уже готов был отправиться в Рим, замысел Джентиле осуществился: художник был предан и убит. Письма Джентиле к Шипионе Боргезе, найденные в тайных архивах Ватикана, представляют собой попытку замести след. Маркантонио Дориа прослышал о смерти Караваджо и наверняка только тогда понял, что Джентиле действовал нечистоплотно. Даже будь у него такое желание, он не смог бы ничего предпринять против Джентиле, потому что с юридической точки зрения последний просто привел в исполнение неотмененный смертный приговор. Отказываться от картины он, конечно, не хотел, но понимал, что выставлять ее на всеобщее обозрение в своем дворце не лучшая идея. Ее следовало спрятать, по крайней мере на время. И надежней тайника, чем его только что построенный замок в Портовенере, было не найти.

— Напомни историю про «Марию Магдалину», которую недавно обнаружили в нидерландской частной коллекции, — попросил я.

— Это «Мария Магдалина» в экстазе, которую моя коллега Мина Грегори ошибочно приняла за ту картину, о которой мы говорим. Почему ты спрашиваешь?

— Разве на ее оборотной стороне не было найдено послание семнадцатого века?

— Да, и еще сургучная печать римской таможни. Тоже семнадцатого века. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это явная подделка, об этом мы уже говорили. Too much proof to be convincing[36].

— А не может ли эта подделка принадлежать к тому же периоду? — спросил я. — Подделка, изготовленная по приказу Маркантонио Дориа?

— Илья, ты гений! Это шедевральный сценарий. Чтобы очистить от подозрений свою спрятанную, запятнанную виной картину и ввести ее в общество, он умышленно ввел в оборот другую версию последней работы Караваджо. Как громоотвод. Это объясняет, почему подделка столь высокого качества: потому что обманула даже такого эксперта, как Мина Грегори. Это послание и печать можно запросто отнести к тому периоду, так как они были изготовлены в семнадцатом веке.

— Он надеялся перевезти свою прекрасную картину из тайника в Портовенере в Геную, как только подделку примут за оригинал. Но этого так и не произошло.

— В 1651 году Маркантонио Дориа внезапно умер, — добавила Клио. — Видимо, он просто не успел реализовать свой план.

— В момент его смерти картина по-прежнему хранилась в Портовенере. Но об этом никто не знал.

— У нас есть сюжет! — победоносно воскликнула Клио. — Последняя картина Караваджо, автопортрет в образе Марии Магдалины, спрятана в замке Дориа, там, на противоположном берегу, в Портовенере. Вообще-то, если подумать, это абсолютно точно. Осталось лишь ее найти. Знаешь, Илья, кажется, я почти поверила в это.

Забронировав моторку, мы отправились переодеться для поездки в город. Когда мы были готовы, оказалось, что депрессивный паромщик уже забыл о нас. Пришлось выудить его из бара, после чего он с явной неохотой приступил к своим обязанностям.

— Теперь это моя любимая игра, — сказал я, когда лодка вышла в