Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

яму, она наклонится и посветит телефоном, чтобы прикинуть глубину. С учетом всех обстоятельств этот план показался мне разумным и реалистичным.

— Не так уж и глубоко, — сообщила она. — Метра два, а то и меньше. Ни дверей, ни проходов в стенах нет. Кажется, это нечто вроде колодца. Но на дне что-то лежит. Что-то странное.

— На картину похоже?

— Нет, скорее на куклу Барби.

Чтобы выудить таинственный барбиобразный предмет из ямы, мы огляделись в поисках какой-нибудь ветки. Пришлось изрядно повозиться, но в итоге нам удалось подтолкнуть находку веткой вдоль стен колодца достаточно высоко, чтобы я мог достать рукой. Это была кукла Барби. Она лежала на моей ладони, нагая и беспомощная. У нее недоставало руки. Она смотрела на нас своим невозмутимым кукольным взглядом, как женщина, которая даже в такой чрезвычайной ситуации остается леди.

— Конец двадцатого века, — определила Клио. — Или начало двадцать первого.

Она осторожно положила куклу себе в сумочку.

— На этот раз мы были так близки к цели, — сказала Клио, пока мы спускались к морю.

— Близки друг к другу.

9

На западе сгущаются темные тучи. И это не намек на упадок и распродажу Вечерней страны, а предвестие того, что ждет моих персонажей после их грядущего перемещения в вышеназванном направлении. Метафора плохая, знаю: предвосхищать надвигающуюся беду зловещей переменой метеорологических условий — банальный и потому нежелательный прием, и к тому же на самом деле в тот жестоко палимый солнцем август над Лигурийским побережьем не проплыло ни единого сиротливого пушистого облачка. Метафора, верная лишь в переносном смысле, но лживая в реальности есть разновидность жульничества, до которого автору, будь у него на руках хорошие карты, опускаться не следует. То, что мне на ум приходят плохие метафоры, — свидетельство моего нежелания писать о том, о чем я должен написать. Я мог бы, если бы захотел, спасти этот стилистический прием от обвинений в избитости и затасканности, заявив, что на метауровне сей ущербный троп указывает на нерешительность и нежелание рассказчика продолжать повествование, и отметив, что темные тучи сгущаются над его письменным столом, а не над головами его беззаботных персонажей, которые в настоящий момент, словно влюбленные дети, веселятся в свое удовольствие на залитых солнцем игровых площадках Пальмарии и Портовенере и не догадываются о надвигающейся с запада беде.

Больше всего мне хотелось бы оставить их там и тактично отвести взгляд. Там они были счастливы. Но я вынужден написать, что они отправились на запад, потому что так оно и было. Играть в вымысел, который я с улыбкой мог бы подвести к хеппи-энду, — роскошь, которую я не могу себе позволить. Я обещал рассказать правду. Да и какой смысл выдумывать? Я знаю, что автор не должен жалеть собственных героев. Это правило я сам много раз провозглашал публично. Но позвольте крепкое словцо. Не так-то просто следовать этому правилу, если персонажи, за которых я отвечаю и которых с нежностью дергаю за ниточки, — это я сам в не столь уж далеком прошлом и любовь всей моей жизни.

10

К западу, а точнее, к западо-северо-западу от Пальмарии и Портовенере, по азимуту триста — триста десять градусов, находится знаменитый национальный парк Чинкве-Терре. Хотя мы и знали, что это одно из самых туристических мест в Италии и во всей Европе, но все же хотели завершить наш отпуск кратким визитом в этот парк развлечений — не столько ради того, чтобы восхититься воспеваемой по всему миру природной красотой этих мест, сколько из антропологического интереса и цинизма. К тому же я там еще не бывал. Клио бывала, но в детстве, и почти ничего не помнила. А то, что помнила, несомненно, изменилось до неузнаваемости благодаря резко возросшей популярности этого туристического направления.

Мы знали, что название Чинкве-Терре, Пятиземелье, происходит от пяти деревушек: Монтероссо, Вернацца, Корнилья, Манарола и Риомаджоре, — которые в далеком прошлом каким-то непостижимым образом были пришпилены к неприступным прибрежным скалам. Эти немыслимые домики в характерных для Лигурии пастельных тонах фотогенично кучковались на горных склонах, подобно разноцветным ласточкиным гнездам. Как часто случается с самыми популярными туристическими направлениями, своей нынешней неодолимой притягательностью они были обязаны давнишней нищете. Эти селения так никогда и не разрослись, потому что едва сводили концы с концами. В последующие столетия никому и в голову не пришло хоть что-нибудь модернизировать на столь труднодоступных участках. Для роста, строительства или спекуляций недвижимостью тут попросту не хватало места. Как раз эта вековая отсталость и поражала современных посетителей своей сногсшибательной аутентичностью. Изнурительные горные тропы, в прошлом обеспечивавшие единственную связь между пятью селениями, теперь числились среди излюбленных маршрутов гостей со всего мира.

Чинкве-Терре, чье население составляет три тысячи шестьсот человек, каждый год наводняют два с половиной миллиона туристов. В два раза больше максимально допустимого количества людей для таких крохотных деревушек и соединяющих их узких горных троп — так считают специалисты в области логистики и безопасности. Как ни крути, безопасность представляет собой проблему: здешние горные тропы — самые что ни на есть настоящие, к ним даже прилагаются обрывы, в которых действует весьма реальная сила тяжести, при этом многие туристы, будучи туристами, полагают, что приехали в парк аттракционов, куда можно заявиться в шлепках. Примерно раз в неделю приходится вызывать вертолет спасателей, который дает возможность очередному приезжему продолжить незабываемый отпуск в больнице Генуи или Специи за счет итальянского государства. О невозможности такого положения вещей и о необходимости сократить количество посетителей говорят уже давно, но с каждым годом толпы лишь растут. Между тем это место отдыха открыли для себя и китайские туристы. Они в восторге. В экстазе. В тот год в Чинкве-Терре ожидался приток миллиона новых гостей из Китая.

Мы планировали избежать тропинок и посетить все пять селений единственным альтернативным способом: с моря. Ранним утром мы сели на один из множества прогулочных корабликов, что возят туристов на однодневные экскурсии по всем пяти деревушкам в обратном порядке — от Риомаджоре до Монтероссо. Мы собирались довольствоваться видом с моря и сойти на берег лишь на последней остановке — в Монтероссо. Из всех пяти селений оно было самым крупным и интересным. Здесь жил поэт Эудженио Монтале в те времена, когда это место еще вдохновляло на сложение стихов, гудящих, как насекомые на солнце, и благоухающих лимонами. Мы заранее возмущались тем, что из всех посетителей Монтероссо будем единственными, кому известен