Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

— Тогда корреспонденция Деодато Джентиле с Шипионе Боргезе имела целью скрыть тот факт, что он присвоил одну из трех предназначенных Боргезе картин — с ведома Мальтийского ордена или без такового. Это не исключено. И может объяснить то, почему Деодато Джентиле в письмах так старается выстроить альтернативную версию событий.

— Чтобы обосновать наши поиски, — сказал я, — нам осталось только предположить, что Деодато Джентиле спрятал ценную картину в Портовенере.

— Хороший сюжет! — похвалила Клио. — Если все вышло так, как ты говоришь, и Деодато Джентиле присвоил себе холст, логично, что он хотел вывезти его из Неаполя. Караваджо был там достаточно известен. Картину могли узнать, посыпались бы неудобные вопросы. Куда он мог ее перевезти? Джентиле был родом из Генуи. Там он служил настоятелем монастыря Санта-Мария-ди-Кастелло. В Генуе у него имелись родственники и связи. Но возможно, в его глазах Генуя была недостаточно безопасным местом. Ведь Караваджо недолгое время работал и там. И в этом городе вероятность того, что картину узнают и начнут задавать неудобные вопросы, была очень велика. С его точки зрения, разумнее было выбрать другой город на генуэзской территории — например, Портовенере. Однако хотелось бы найти более конкретную улику. Следовательно, нужно связать Деодато Джентиле с Портовенере. Но с этим мы справимся.

Клио взяла телефон, что-то погуглила и зашла в свой архив, который хранила на iCloud.

— Смотри-ка! — воскликнула она. — Вот уже кое-что. Деодато Джентиле был человеком церкви, и я сейчас просматриваю его возможные связи среди духовенства. В период, о котором мы говорим, Портовенере находился в юрисдикции епископа Луни и Сарцаны. Между 1590 и 1632 годами им являлся Джованни Баттиста Сальваджо. Как и Джентиле, он был родом из Генуи, из дворянской семьи. Его отец — Амброджо, сын — Франческо Сальваджо, мать — Мария Ломеллини ди Агостино. Это громкие имена. В тех же кругах рос Деодато Джентиле. Они точно знали друг друга.

Она продолжила поиски.

— Тут говорится, что семейства Сальваджо и Дориа многое связывало. Сестра Джованни Стефано Дориа была замужем за кем-то из рода Сальваджо. Не могу сразу найти, за кем именно, но период подходящий. Джованни Стефано Дориа жил с 1578 по 1643 год. Годится. А вот еще: Ливия Дориа, дочь Никколо Дориа и Аурелии Гримальди, была женой Энрико Сальваджо, который в 1604 году стал сенатором Генуэзской республики. Она была кузиной Маркантонио Дориа, представителя Генуэзской республики в Неаполе. А почему нам важна связь между этими двумя семьями? Я тебе объясню. Потому что род Джентиле тоже был связан с Дориа. Как же там обстояло дело? Подожди-ка.

Я подождал.

— Нашла. Прежде чем родственники Деодато присоединились к благородному albergo[34] Джентиле, фамилия их была Пиньоло. С тех пор как Гаспаро Пиньоло в начале пятнадцатого века женился на Терезе Дориа ди Лаззаро, семейство Пиньоло — позднее Джентиле — более двух веков поддерживало тесные связи с родом Дориа. Джованни Франческо Дориа, сын Маркантонио II, женился на Элиане Джентиле Пиньоло, дочери Агостино Джентиле Пиньоло и внучке 71-го дожа Джованни Баттиста Джентиле Пиньоло. Эрго, Портовенере подпадал под юрисдикцию епископа, который должен был знать Деодато Джентиле, происходил из семьи, дружившей с его семьей и, как и они, поддерживал тесные связи с родом Дориа.

— Как ты все это так быстро нашла? — восхитился я. — Знала, где искать?

Она проигнорировала мой вопрос.

— Да нет же! — продолжала она свои рассуждения. — Неужели я правда такая дура или только притворяюсь? Все, конечно, намного проще. Связь с епископом может пригодиться или, во всяком случае, не помешает, но вообще-то можно обойтись и без нее. Что я только сейчас сказала? В то время, когда Маркантонио Дориа занимал должность посла Генуэзской республики в Неаполитанском королевстве, Деодато Джентиле, будучи представителем генуэзской знати, служил папским нунцием при неаполитанском дворе. Они не могли не знать друг друга. Два высших сановника из Генуи родом из дружественных благородных семейств, противостоявшие неаполитанскому хаосу. Вероятно, они дружили. Представим, что Деодато Джентиле попросил своего друга Маркантонио Дориа посоветовать ему, где спрятать ценную картину. Что мог предложить тот? А? Я тебе скажу. Видишь Портовенере, там, на берегу? Видишь тот форт над городом, высоко на холме? Знаешь, как он называется? Замок Дориа. Его построило семейство Дориа. Пока Деодато Джентиле размышлял, куда девать картину, строительство как раз закончилось. Более безопасного места, чем этот форт, и не придумаешь: у рыбацкой деревеньки на краю генуэзских владений, вдали от любопытных глаз знатоков искусства, в неприступной крепости, только что построенной по самым последним методам и хорошо охраняемой. Ну вот, теперь твоя очередь.

Я сказал, что впечатлен, но она не услышала, потому что вспомнила кое-что еще более важное.

— А если забыть об их дружбе, почему Деодато Джентиле обратился за советом по поводу картины Караваджо именно к Маркантонио Дориа? Да потому, что Маркантонио любил живопись. Он был страстным коллекционером. Водил личное знакомство с Караваджо и заказал ему портрет святой Урсулы. Если не ошибаюсь, недавно в архивах было найдено письмо об этом. Оно должно быть где-то здесь.

Ее пальцы заскользили по экрану айфона, будто гоняясь за зомби из прошлого в стремительной игре-стрелялке. Щеки ее порозовели. Ничто так не разжигало мою любовь к ней, как воодушевление, с которым она играла в придуманную нами игру.

— Нашла! Так, сейчас будет интересно. Скажу тебе, что за письмо такое. Это письмо Ланфранко Масса, написанное им 11 мая 1610 года Маркантонио Дориа. Найдено в государственном архиве Неаполя среди бумаг Дориа д’Ангри, часть вторая, fascicolo[35] № 290, отдельные листы под номерами 9 и 10. Записываешь? Не хочу, чтобы твои читатели решили, что мы тут просто сидим и выдумываем. Все, что мы говорим, — правда. Пусть сами проверят. Вот нужный нам отрывок. Цитирую: «Намеревался на сей неделе послать вам портрет святой Урсулы, — пишет Ланфранко Масса. — Вчерашним вечером, дабы увериться в том, что краска высохла перед дорогой, я положил картину на солнце, но оттого краска потрескалась малую толику. Прежде чем отправить вам полотно, думаю справиться о порче у Караваджо. Синьор Дамиано лицезрел картину и был весьма впечатлен, как и все, кому я ее показывал». А в конце письма, там, где бумага, к сожалению, повреждена, Масса упоминает другую картину Кар — многоточие, — которую он должен подготовить к отправке. Он добавляет, что этот Кар — друг Маркантонио. Теоретически речь может идти о художнике Баттистелло Караччоло, тоже работавшем в Неаполе в то время. Но судя по контексту, более вероятно, что Масса говорит о другом холсте Караваджо. Вот она, наша