Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Человечество развивается или деградирует? Мы идем к более цивилизованным формам общества или от них?
– Я оптимист, и этот оптимизм только подтверждается, когда у тебя рождается маленькая дочка, у которой потом тоже будут дочки. Все мысли о Кали-юге в такой момент отпадают, причем не под воздействием мозга или каких-нибудь усиленных размышлений, а просто приходит пора им отпадать. Люди должны работать на созидание, на творение, – в конце концов, это же разумно.
ДЫННЫЙ ЖАКЕТ
Зимой 2017 года на открытии выставки Бориса Павлова, приуроченной к его восьмидесятилетнему юбилею, было не протолкнуться. В гардеробе Художественного музея не хватило номерков.
И это неудивительно – Павлов к зрителю относится дружески. Для него естественно «оставаться в рамках», не гнаться за открытием, а подойти и открыть. Живопись у него нормальная, устойчивая, уравновешенная. В сущности, он везде выбирает средний путь, избегая крайностей и стереотипов.
Один посмотрит и скажет, что «этот художник – завзятый формалист», а другой увидит, что «натура его сковывает». Отчасти все верно – Павлову не нравится выходить за буйки. Чего он там забыл? Отправная точка, за которую держится его дарование, – «золотая середина», и она не мешает ему быть разным, в том числе находчивым и смелым. С какой экстравагантностью он поместил на одной из своих работ ренуаровскую купальщицу в советскую ванну!
Герои Павлова (чаще это все-таки героини, в частности жена, портретов которой художник сделал более полусотни) лишены той традиционной, психологической, литературной по происхождению харáктерности, которую любили подчеркнуть Малютин или Буров, однако и Павлову удается выразить индивидуальность своих моделей – более условно и, прямо скажем, легкомысленно. Но такое «легкомыслие» им очень идет!
Художник приветливо смотрит на жизнь. Он не грузит публику своими проблемами, не назидает, не проповедует, и хотя его живопись вроде бы ориентирована на «приятный просмотр», Павлов не впадает ни в ширпотребную открыточность, ни в запечную «обломовщину».
У него есть картина под названием «Приезд Ольги Генкиной в Иваново-Вознесенск». Советские выставкомы ее отфутболивали. Картина похожа на иллюстрацию к остросюжетной шпионской книге. Даже не зная, кто такая Генкина, зачем она приехала и что с ней случилось, после знакомства с картиной хочется узнать о ней побольше.
Но картина самодостаточна.
Дамский жакет дынного цвета, неожиданного в советском идеологическом контексте, смотрится на Генкиной, как рыцарская кираса. Ее лицо под кокетливой вуалью настороженно оглянуто в сторону, обратную шагам торопливых ног. На заднем плане, словно карточный домик, распадается изломанный на кубофутуристические плоскости «град обреченный», город-катастрофа, а женщина идет сквозь него неуязвимая, хотя именно она обречена на погибель.
Воин революции, таинственная незнакомка, – Павлову удался интересный образ. Многие мэтры ивановской живописи брались за него, но только Борис Сергеевич сумел решить его нетривиально.
Так что мой упрек в «нормальности» и «устойчивости» – отнюдь не упрек. Было бы хуже, если б Павлов «гениальничал» и вносил в свое творчество придуманный вывих. Этим бы он точно себя загубил, а он трудолюбиво писал и писал, работал, думал, сомневался, пробовал.
На вкус и цвет товарища нет. Не каждому дорог его «апокалипсис», не у каждого в чемодане должно быть оружие.
Павлов честно двигался в обойме своего времени, кого-то опередив, а за кем-то не успевая. Это закономерно, что цепочка рвущихся к олимпийскому золоту растягивается широко, и начать изучение, развивать свое любопытство к такому непредсказуемому и разнообразному процессу, как русская живопись, можно фактически с любого звена.
Мне в нее дорогу открыл Максимычев, хоть он и не самый даровитый из наших художников. Кому-то, возможно, откроет Павлов. Спасибо ему за его труды.
НЕМНОЖКО ЛОШАДИ
Новичком был я, а лошадку звали Барби.
В отличие от Пегаса, о котором судачили эллины, она была покладистая и мирная кобылка, серая в яблоках.
Мы с ней познакомились в манеже, и насколько оказалась она умнее и интереснее машины – все-таки с сердцем, с душой существо, а не грубая железка.
Нагнешься с седла – по гривке ее погладишь, потреплешь: «Хорошо, Барби, бегаешь – какая ты умница! Будет тебе сахар».
А в другой раз едешь и думаешь: «Что-то ты сегодня ленишься – давай шевелись», а когда «зашевелится» – чуть за луку не хватаешься, Христом Богом просишь: «Барби, милая, давай остановимся, не надо меня из седла выбрасывать!»
Своего наездника она проверяет – чего он может? Да и может ли чего? Стоит ли его слушаться?
Возьмешь в руки хлыстик, шенкелем чвакнешь лошадь понахальней – и как-то уверенней и сам себя в седле чувствуешь, и Барби охотнее выполняет команды, настраивается на работу.
Рысь у нее спокойная, мягкая, поэтому на Барби «объезжают» новичков. С другой стороны, когда она расседлана или предоставлена самой себе, то может закатить настоящее родео.
Я «послал» Барби ударом левой ноги – она не послушалась, повторил приказание – опять безрезультатно, еще раз попробовал – тут она «услышала» и сразу ускорилась, замотала головой, собираясь в галоп, – затрясло…
Эге-гей!..
Вернул лошадь к шагу.
В Таиланде меня катали верхом на слоне, но ощущения от этого были поверхностные и бестолковые. Все-таки то, что дается даром (точнее, за деньги), даром и проходит. Во все надо вкладываться, если ты хочешь, чтоб оно что-то стоило, а не осталось пустым развлечением или скучной работой по производству бессмыслицы, в которые сейчас постепенно превращаются наш труд и отдых.
После каждой встречи с Барби у меня было чувство счастливой эйфории, легкое головокружение, как будто я посмотрел замечательный фильм или сходил на концерт «Аукцыона».
И в тебе есть музыка, моя лошадка.
Хорошо, что ты – не машина и не слон.
***
– Это Вега. – Анна Груздева, жокей и тренер Ивановской конноспортивной школы, проводит мне экскурсию среди обитателей денника. – Английская чистокровная. Перспективная кобыла, но со своими особенностями. Она в детстве была шебутная и несколько раз порвала сама себя в деннике об засов, когда выходила – мы ее зашивали всем манежем, и теперь она из денника выходит
