Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши бои были местного значения и проходили главным образом за деревней Липовцы. Мне их не хочется описывать, потому что в этих ненужных боях мы только губили людской состав и ни от одной операции никакого толку не получалось. Наступление велось без необходимой артиллерийской подготовки, лишь силами пехотных войск, поэтому хорошо укрепленные позиции немцев оставались за ними. В один из боев бросили роту, где я был политруком. У немцев были хорошие НП (наблюдательные пункты), и, как только мы подползли, они нас накрыли минометным огнем, и большинство солдат осталось под Липовцами на черном от разрывов мин снегу, как тогда говорили, «сушить портянки». Командование стремилось действовать малыми силами, и поэтому, не дойдя даже до рубежа атаки, подразделение было разбито. Я и несколько солдат из роты уже к вечеру выползли с поля боя, а потом уже к ночи снова пошли вытаскивать наших раненых, вывозить-выволакивать их на плащ-накидках под минометным огнем противника.
***
Наступил 1943 год. Нашу дивизию перебросили в район Демьянска. Наш полк получил задачу овладеть деревней Рамушево. Мы начали готовиться к наступлению. На участке Рамушево, по всей линии обороны немцев, проходил ледяной вал, нарощенный немцами в течение зимы, а в глубь обороны шли окопы и ходы сообщения. Нам предстояло преодолеть этот ледяной вал, выбить противника из окопов, занять оккупированную деревню и закрепиться. В шесть часов утра, в предутреннем рассвете начала подготовку наша артиллерия. Обстреляв передний край обороны немцев, артиллеристы перенесли огонь в глубину расположения немецких войск. Моя рота сразу же вслед за артиллерийским шквалом огня пошла в наступление. Преодолев ледяной вал, солдаты с левого фланга ворвались в траншеи противника, начали продвигаться к населенному пункту. В этот момент вражеская пуля хлестким ударом пробила мне грудную клетку, и я упал, раненный. Впечатление было такое, как будто по боку мне хлестнули гибкой березовой палкой. Сам идти я не мог. Ко мне через некоторое время подполз санинструктор Шумилов, разрезал гимнастерку, положил на рану пакет, сделал перевязку, взвалил меня на легкую лодочку и вывез с поля боя. Немцы отступили – наш батальон ворвался в Рамушево и закрепился. За этот бой я был награжден орденом Красной Звезды. На санитарном пункте меня сняли с лодочки, перенесли на повозку, запряженную лошадью, и вместе с еще одним солдатом, раненным в позвоночник, который то стонал, то кричал от невыносимой боли, отправили в полевой госпиталь. Когда мы туда прибыли, случился сильный налет немецкой артиллерии. Нас, раненных, оставили на носилках, а санитары разбежались по укрытиям. Когда опасность миновала, меня снова подхватили и доставили в помещение полевого госпиталя – огромную землянку, ярко освещенную электрическим светом. Рана у меня оказалась серьезная. В санитарном эшелоне меня довезли до станции Торжок, а из Торжка доставили в Ярославль – в военный эвакогоспиталь, размещенный в новом здании большой средней школы.
***
Благополучно залечив рану, я был направлен в 10‐й офицерский резервный полк, расположенный в лесу под городом Торопец Калининской области. Явившись в штаб, я сдал документы, получил жилье в палатке и кантовался в этом полку до отправки на фронт еще две недели. Жизнь здесь заполнялась самым пустым времяпрепровождением, выпивкой, игрой в карты. Поддавшись общему настроению, я однажды ввязался играть в карты – в «очко». Я даже потом, после игры, не отдавал сам себе отчета, как я «дошел до жизни такой». Саму игру я знал, так как в двадцать одно играл в детстве и юности в Тейкове на своей улице, но никогда не был азартным игроком и часто проигрывал. Состав был хоть и офицерский, но народ подобрался всякий – чуть ли не «с бору да с сосенки». А потом, в условиях военной жизни временщиков-резервистов, на неблаговидные поступки смотрели проще и снисходительнее – и легко, и поверхностно, и безалаберно, и беспардонно. И вот я проиграл в «очко» все деньги, проиграл пистолет, шерстяную гимнастерку, темно-синее диагоналевое галифе, хромовые сапоги и оказался обмундированным в БУ и разбитую кирзовую обувь. После этого случая я нигде и никогда так безумно не играл.
Из резервного полка меня отправили на Прибалтийский фронт – сначала курсантом, а потом командиром стрелковой роты. Весной сорок четвертого, после ряда боев местного значения, моя рота получила приказ оборонять одну сопку под Идрицей. Эту высоту брали штурмом несколько дивизий, но сумели добраться и занять лишь передний край немецкой обороны – несколько окопов и блиндажи на гребне сопки – и здесь закрепились. Нести оборону на вершине сопки сначала назначили штрафную роту, в апреле месяце сменить ее поручили мне с моей ротой. На подступах к вершине сопки и в траншеях бывшей немецкой обороны, довольно глубоких, лежали наши убитые русские солдаты и офицеры. Подступы к сопке днем просматривались и простреливались немцами, поэтому сообщение с нашим пятачком на вершине сопки было возможно только ночью. Мне и моим солдатам приходилось по ходам сообщений передвигаться ползком по мертвым телам наших солдат, пригреваемых апрельским солнцем и теплым воздухом, оттаявших после зимы, ставших мягкими, но еще не разлагающимися. По ночам же доставлялось нам питание в термосах и боеприпасы. А когда утром шел систематический артиллерийский и минометный обстрел нашей высоты, начинался ад кромешный. Нам приходилось быть настороже день и ночь, так как немцы могли атаковать сопку и в любой момент выбить нас из траншей. И так – в немецком доте: амбразурой к нашим войскам, а входной дверью к немцам – мы держали оборону под непрекращающимся методическим огнем противника более месяца. Роту сменили лишь 4 мая. После смены командир полка дал мне трое суток отдыха.
Летом сорок четвертого наш полк и дивизия начали вести наступательные бои в Литве и Латвии, но здесь я пробыл недолго, так как в августе месяце был отозван с фронта в резерв кадров Красной армии в город Солнечногорск – под Москву, а оттуда направлен в Тульское суворовское военное училище. Моя фронтовая жизнь кончилась.
***
Прадеда я помню смутно – когда он умер, мне было пять лет. Жили мы не вместе, а в разных квартирах и в разных частях города, встречались чаще всего летом на даче.
Запомнилось, как однажды мы очень долго и очень тщательно клеили с ним бумажного змея «по всем правилам науки», с нетерпением готовились к первому
