Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев

жердь и бил того по спине ни за что ни про что. Вероятно, он погуливал, и поэтому, когда его жена собралась помирать, она детям наказала, чтобы ее рядом с отцом на кладбище не клали – «это зверь, а не человек». А ждала его три года из‐за тридевяти земель.

Удивительно, а может, закономерно (потому что насмотрелись), но у такого отца дети выросли мирные, без бессмысленной свирепости и лишней суровости.

Игошка-Картошка, пожалуй единственный унаследовавший отцовскую жестокость характера, самый умный из братьев, сгорел в танке под Тарту, канул в огненную пропасть.

Еще в детстве, от деда, я слышал про него такую историю: однажды накануне войны три брата шли по дороге, и им встретилась женщина с мешком в руках. В мешке были котята, которых она несла топить, но духу бросить мешок в воду у нее не хватало. Поэтому она попросила ей помочь случайно встреченных на дороге парней. Братья стали отказываться, и только Игошка играючи взял мешок и хватил его об столб – животные вдребезги. Моему детскому воображению почему-то казалось, что этот случай как-то связан с тем, что оба других брата дожили до старости, а Игорь погиб в пылу яростной атаки, запертый в клетку горящей танковой башни. По-моему, и дед, рассказывая эту историю, имел в виду нечто подобное, но словами не формулировал.

Младший из братьев – Васька-Сороконожка, получивший свое мальчишеское деревенское прозвище за то, что бегал шустрее прочих, – в войне не участвовал: он родился в 1928 году и по возрасту был непризывной. В 1945 году он наобум поехал в Москву и поступил в Институт цветных металлов, потому что «здание было красивое – крыльцо, колонны…». Жили в общежитии послевоенной Москвы – тоскливо, тесно, попросту голодно. На всю комнату из четырех парней был только один выходной костюм, на который они занимали очередь, чтобы сдавать экзамены и ходить на свидания. Чтобы съездить домой, денег на билет не было. Поэтому Васька катался на крышах, вместе со шпаной и малолетними беспризорниками, бегал по вагонам от кондукторов и железнодорожной милиции. Один раз их подловили в тамбуре, но парни исхитрились запереться изнутри, заклинив дверь железной свайкой, а пока их вскрывали, все успели убежать и благополучно рассеяться. Много было трудностей, но такова была у этого Васьки-Сороконожки тяга к знаниям, таким сильным было желание выбиться в люди из городской бедноты и чего-то важного в жизни достичь и сделать.

Закончил он трудовую карьеру в должности профессора энергоуниверситета, кандидатом наук, автором книги «Типовые расчеты по электрооборудованию», выдержавшей порядка десяти переизданий и ценнейшей для молодых студентов-электриков, – настолько там емко и доходчиво все изложено.

Уважаемого профессора Васькой-Сороконожкой я именую на правах внука. С детства мы с ним были неразлучные друзья. Дед рассказывал мне сказки (или целые истории) про деревню Третьяково – придуманные и не очень. О том, как дрались с вихиревскими мальчишками, как пускали голубей, как, отправившись в лес за орехами, обнаружили в самой глуши схрон-землянку Юшки-Разбойника: пенек, а из-под него железная труба, и дымок сверху вьется. «А на дереве, на коре, бандиты ножиком вырезали череп, и под ним две скрещенные кости», – рассказывал дед. Я слушал с восторгом, и если я что-то сейчас пишу и сочиняю, то это оттуда, заложено дедом.

Кстати, в московском институте математику у деда преподавал старичок Волков – автор популярной детской сказки «Волшебник Изумрудного города». Когда я спросил у деда, каким он был, чем выделялся и чем больше всего запомнился, дед ответил, что Волков был очень добрый.

И дед был добрый, внимательный, ласковый, ловкий, интересный, неординарной фантазии, замечательного юмора, сам такой же сказочный, как и все его рассказы. Практичный и смекалистый, но совсем не приземленный, человек без всякой тени, веселый, солнечный. Даже в восемьдесят лет глаза у него блестели, как у молодого человека.

Удивительно, что у деда не было друзей. Лучшее в себе он отдал работе и семье – любимой жене и любимым дочкам, внуку и внучке, которых он баловал и души не чаял. Всегда он был зачинщиком всего самого хорошего, радостного, праздничного, нетривиального. Дарил уют и веселье. Всем был помощник и надежная защита.

Дети его обожали. Меня и моих ровесников, всей нашей ватагой, он водил купаться на карьер у силикатного завода и в парк Степанова, научил нас правилам игры в «чижа» и сам выстрогал для нас первого «чижика» и первую лапту, учил пускать змея.

До последних лет жизни от него исходила какая-то лучистая, исцеляющая энергия, заставляющая забыть о дурном настроении или мелких напастях, окружающих нас.

Когда в погожий зимний день я смотрю на залитое солнцем голубое небо с белыми облачками, на сверкающие сугробы, я думаю, это дед, его душа так сияет и переливается, пробуждая в нас светлые, незамутненные чувства.

Многим своим знакомым он помог избавиться от бородавок – сводил их при помощи обыкновенной луковицы по секрету, привезенному из деревни Третьяково, от которой сейчас не осталось ничего: пруд заплыл, дома растащили и раскатали на бревна, огороды заросли борщевиком, речка Койка обмелела.

Таков был мой дед.

Его зять, а мой отец, Михаил Владимирович Фалеев, тоже работал в энергоуниверситете. Коллеги про него говорили, что это был «универсальный ученый – как универсальный солдат»: он оперировал обширнейшими познаниями и в физике, и в математике, и в теории, и на практике. Ему сам бог велел быть изобретателем. Папа умел к самым сложным техническим задачам подобрать такое ключик-решение, которое все расставляло на места. Он любил выражение «ноу проблем». Занимался проектированием, сборкой и отладкой электроприводов высокой точности. Ум у него был гибкий и подвижный и быстро умел нащупать обходные пути устранения проблемы или выхода из тупика.

Как и любой настоящий ученый, к своим «открытиям» папа часто шел наобум – даже и не знанием, а наитием мысли, ее озарением, импровизацией. Помню рассказ его коллег о том, как один испытуемый электропривод никак не хотел работать в нужном режиме, бились, бились вокруг него, а он ни в какую – хоть в помойку выбрасывай. Тогда мой папа предложил такой неожиданный вариант настройки, что все на него лишь рукой махнули – это точно не сработает, сам рассуди: это же против всех наших расчетов. «А давайте попробуем? Все равно терять нечего». Попробовали – работает! Поперек всех расчетов. Решение, как водится, лежало на поверхности, было самое простое и непредсказуемое – мозгами не додумаешься. Тут действительно требуется внутреннее чутье, нечто более значительное, чем просто эрудиция или развитый интеллект.

Папа много времени