Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера, любовь, человеческая близость – наши верные спасители, но это тот турник, на котором подтянуться все сложнее и сложнее: чтоб подтягиваться, в руках нужна сила, а наша цивилизация уже выдыхается, у нее сил нет – движение закончилось, порыв растерялся, и наши дома превратятся в руины.
Современный писатель поневоле выступает в роли Кассандры на стенах Трои. Кто этого не чувствует – не слышит шум времени. Мы еще не видим таинственных зверей, ступающих по Земле, как у себя дома, не слышим звуки труб и играющих на них крылатых герольдов, но апокалипсис уже наступил. Культура постепенно превращается в «культурку». Можно долго говорить о неглубокости и пассивности современной веры. Или о мелкотравчатости современного искусства (поэты пылинки с себя сдувают!). Гораздо хуже, что распадается представление о семье.
Ведь именно с семьи начинается человек. То, что было воспитано, что заложено в нем генетически, то и прорастает. Род, клан, племя, семья – именно они создают фундамент, опираясь на который – и отталкиваясь от которого! – самому легче стать строителем жизни.
Но связь поколений стремительно утрачивается. Дети, которые растут в пустоте, не знают ориентиров. Они не имеют почвы под ногами и поэтому беспомощны и несамостоятельны. А несвобода рождает уродство.
Я никогда не испытывал ностальгии и редко задумывался о том, что меня ждет в завтрашнем дне, но чувство прошлого и будущего всегда во мне присутствовало – оно во мне воспитано: семьей и книгами. Я начался не с нуля и закончу не нулем.
Кровь моя бежала через сто столетий, через тысячу домов – от отца к сыну, от сына к внуку, – а как говорят цыгане (в роду нашем есть и цыганская кровь): «Даже капля крови тяжелее ведра воды».
1
Самые давние известные нам родичи были бедными крестьянами села Тейково Владимирской губернии. В конце девятнадцатого века нужда заставила идти на завод, и дед моего прадеда, Василий Гаврилович Захаров, всю жизнь проработал на ситцевой фабрике фабрикантов Каретниковых рабочим красковарки. По воспоминаниям, он был смирным, работящим мужиком некрепкого здоровья, который находился в подчинении жены – Анны Никифоровны.
Она была маленького роста, сутулая, с волевыми чертами лица, подчеркивающими твердость ее характера и цельность натуры; память имела богатую и умела занятно рассказывать истории – как правдивые, так и не очень. Неграмотная женщина верила в домовых, русалок, заговоры, приметы, дурной глаз и наваждение.
Один из ее рассказов повествовал о том, как леший в Балагурцевском лесу «завел, заплутал» пошедшую по грибы женщину, которая так и не смогла найти выход из чащи. Спустя несколько дней ее обнаружили мертвой, сидящей спиной к сосне, рядом пустая корзинка.
Балагурцевский вековой, глухой сосновый бор, тянувшийся на десятки верст, хранил в себе много неразгаданных тайн. Анна Никифоровна говорила, что где-то возле омута у речки Вязьмы живет лесной морок. Люди не только слышали его странный крик, но и видели, как по утрам или на закате страшный омут вспучивался, а в застоявшейся воде, разгоняя ряску и пуская от себя тяжелые волны, ворочался кто-то огромный и черный. В эти истории она верила как в реальность, и вера ее передавалась и внукам. После ее рассказов они представляли себе лешего как живое существо вроде бурого медведя – редкое и необычное, но такое же взаправдашнее, как самовар или пень.
По другой ветви род наш восходит к крестьянам деревни Рязанка Румянцевской волости Суздальского уезда. Прадед моего прадеда Прохор Полежаев служил у тамошнего помещика бурмистром и нажил большое состояние. После его смерти его сын Иван Полежаев, получивший в наследство крупный надел земли и леса, владеть им не сумел, пристрастился к вину, сделался запойным и, спустив все наследство, ушел в босяки на Волгу. Жена его Марья – тихая, кроткая женщина – с горя заболела и умерла, оставив шестерых детей сиротами.
Судьбой осиротевших ребят распорядились ее двоюродные сестры, тетки Дуня и Саша, обе – старые девы. Старшую из девочек, по имени Маша, определили в Берендеевский женский монастырь, среднюю – Веру – отдали в няньки, младшая вскоре умерла. Через некоторое время тетки вместе с Верой и тремя ее братьями перебрались в Тейково – тут они занялись крестьянским хозяйством, приторговывая на площади бумажным лоскутом, а также состояли просвирнями при церкви.
Когда дети выросли, нежданно-негаданно с Волги воротился пропащий Иван Полежаев собственной персоной. Он разыскал детей в Тейкове, продолжал пьянствовать, скитался по людям, а под конец жизни стал жить в доме старшего сына Василия – занимался извозом: доставлял грузы от железнодорожной станции в лавки тейковских торговцев, зимой возил торф с болота на фабрику.
В рукописных мемуарах мой прадед пишет о нем так: «Я не помню деда трезвым, – он всегда находился в состоянии опьянения. Он мне казался очень добрым, как-то по-особому ласковым, шутил с внуками и мою кузину Машу – в минуты наивысшего вдохновения – величал графиней Полежаевой».
Ветви Захаровых и Полежаевых сходятся через дочь Ивана Прохоровича – Веру (ту самую, которая сначала была в няньках, а потом всю жизнь проработала ткачихой на фабрике Каретниковых) – и Ивана Захарова, сына Анны Никифоровны и Василия Гавриловича.
Иван Васильевич Захаров известен тем, что он первым из простого люда вырастил в Тейкове помидоры – летом 1919 года. Все окрестное население приходило к нему на огород полюбоваться диковиной. Он первым на улице в 1922 году смонтировал детекторный радиоприемник, и опять все соседи приходили к нему в дом слушать через наушники звуки станции Коминтерна.
У Ивана Васильевича были золотые руки. Он уже с детства проявлял тягу к знаниям и способность учиться. Начальную школу, открытую при фабрике, окончил с отличием, получив похвальный лист, который потом висел у него в доме в черной багетовой рамке как дорогая память. По окончании четвертого класса его оставили при школе помощником учителя, однако эта карьера у него не задалась. В один из зимних вечеров, катаясь на санках с Ленивой горы, он сбил с ног сына своего начальника, расшиб ему нос и – по этой ли или по иной причине – после этого эпизода больше в школу не пошел, а поступил на фабрику Каретниковых учеником слесаря.
Свою профессию он полюбил и освоил в совершенстве. Когда в начале девятисотых годов в цеху поставили первую динамо-машину, его как наиболее грамотного сотрудника назначили машинистом по
