Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для своего времени Иван Захаров был человек разносторонне развитый, быстрого ума, все понимавший и схватывавший на лету, с одного намека. Он соединял душевную сокровенность с внутренней сложностью характера, но был робок и как-то по-особенному «труслив» – не мог зарубить курицы.
От старшего сына Алексея Иван Васильевич требовал, чтобы тот хорошо учился, решал трудные арифметические задачи, много читал, при этом он никогда ему не подсказывал и добивался того, чтобы сын сам до всего дошел, догадался, сообразил. Когда тот по юности затосковал, запереживал в духе любимых им стихов Сергея Есенина, отец ему сказал: «Полно, Леня, все в жизни проходит и не стоит слез».
Алексей Захаров, мой прадед, которого я немного помню и застал, был натурой одаренной и противоречивой – в нем сочетались волевой, строгий и принципиальный характер и душевная тревожность, разумная настойчивость и смелый лиризм, тяга к назиданию и нравоучению, но вместе с тем вечный поиск нового, открытость миру и его впечатлениям. Он рвался в жизнь и желал ее строить, как ему казалось правильным, ставил цели и задачи, ошибался и радовался испытанному успеху. Это был убежденный коммунист, человек слова и дела.
Пока он был жив, весь клан Захаровых собирался вокруг него. Алексей Захаров был тем крепким, объединяющим центром, без которого родственные узы распались и ослабли. Именно он оставил рукописные мемуары, которые я процитировал выше.
В сорок первом году, будучи уже немолодым человеком, тридцати шести лет, с семьей, с положением (директор школы № 43 в Нежданове), он, имея бронь, от нее отказался и уехал на фронт. Кормил вшей в землянках под Старой Руссой. В бою под деревней Рамушево, будучи политруком, поднял из окопов бойцов истребительного отряда и повел в наступление. Там же был тяжело ранен в легкие и вывезен с поля боя санитарной командой. Награжден орденом Красной Звезды. Восстановившись в эвакогоспитале, вернулся в строй. Воевал в Латвии и Литве. У него был тост: «Выпьем за тех, кто командовал ротой».
До последних дней этот человек боролся и не сдавался. Врагами его были обычная человеческая подлость и лицемерие, преступное равнодушие, безынициативность и вялость, собственные недуги и болезни старости, уныние, лень, узость кругозора.
Человек он был отзывчивый, хозяйственный, обстоятельный, но горячий и вспыльчивый, с природным чувством юмора, но твердый и упрямый, крутой на расправу. Думаю, многим от него влетело. Брата Василия – за какую-то неуместную хохму за столом на даче – он гнал с топором в руках через все садовые участки, на мост и через реку.
В его записных книжках несколько раз повторяется выражение Блока: «И вечный бой – покой нам только снится».
Земля ему пухом.
2
Другой мой прадед – Иван Иванович Дьяков, крестьянин из деревни Третьяково Тейковского района, – так же воевал, но не в Великую Отечественную, а в Первую мировую. Именно через род Дьяковых в нашу семью и закралась примесь цыганской крови: кто-то там был, если верить рассказам, в череде поколений цыганом-лошадником, который для чего-то завязал с кочевьем и остался в деревне. В этом роду все почему-то были сплошь Иваны Иванычи. И отец у деда – Иван Иваныч. И дед – Иван Иваныч. И прадед, и так далее. Надо полагать, что и тот легендарный наш предок-цыган тоже был Иван Иваныч, кто его знает.
В Первую мировую Россия воевала на стороне Франции против Германии. В обмен на снаряды царское правительство в помощь стране-союзнику направило пять кораблей с новобранцами, в число которых угодил и мой прадед. Путь напрямик был закрыт действующим фронтом, и поэтому солдат по железной дороге отправили на Дальний Восток, а оттуда – из японского порта Дайрен на пароходах через Индийский океан, Суэцкий канал и Средиземное море – доставили во Францию. Путь в 30 тысяч верст (около 33 тысяч километров) проделали за 80 дней.
Возглавлял Русский корпус генерал Лохвицкий. Президент Пуанкаре наградил его орденом Почетного легиона, но тут из России до солдат дошли вести, что Николай Второй отрекся от престола и поэтому можно возвращаться по домам. Проливать кровь за низложенного «царя-батюшку» им не хотелось. Офицеры же настаивали на продолжении военных действий согласно присяге. Расквартированные в провинциальном городе Ля-Куртин, солдаты взбунтовались, их объявили мятежниками, и «бунт» был подавлен силами регулярной французской армии. Более тысячи русских солдат оказались осужденными и были направлены в тогда еще колониальный Алжир, где на строительных работах требовалась бесплатная рабочая сила. На монвильском невольничьем рынке их распределили, как живой товар.
Белые рабы. Трудно представить, но мой прадед мостил щебенкой дороги в пустынях Северной Африки. Однако ему повезло. По отцу он был сапожник и сумел угодить какому-то генералу, справив тому обувь. Советское правительство к тому времени озаботилось судьбой военнопленных, частично их выкупило (или обменяло). В порт за ними пришел корабль. Генерал в качестве ответной услуги протолкнул Дьякова в первых списках. Пароход доставил того в Одессу, а оттуда мой прадед – уже сам по себе – добрался до родной деревни Третьяково. У него там оставалась невеста, которая дождалась любимого, несмотря на несколько лет разлуки и полное отсутствие каких-либо известий с его стороны, – значит, так был хорош. Они поженились и завели хозяйство. Поскольку много работали, то и хозяйство было справное. Росло пятеро детей (а двое умерло). В заводе была лошадь по имени Орка.
В коллективизацию местная голытьба Дьяковых раскулачила. Иван не стерпел и, чтобы в запале не пристукнуть никого из обидчиков, от греха подальше увез семью в Тейково, однако городская жизнь не пошла ему на пользу. Он то сапожничал, то работал грузчиком, а больше закладывал за воротник. Душило его что-то – обида, злость. Семью он держал в ежовых рукавицах. Вся улица его боялась. Одной из злых забав, которыми он развлекался, была такая: прадед клал поперек дороги жердь, а сам садился рядом и наблюдал. Если прохожий мужик через жердь переступал, то Иван провожал его с миром, а если кого-то угораздило наступить, то Иван вскакивал, хватал
