Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

пародирующий картавость, хотя Авраам не картавит, у него только «эл» польское, но это здесь, считай, норма, то, наоборот, глумливый театральный шепот, как бы в сторону говорят, но чтоб все было слышно — обязательно какая-нибудь очередная грязная история про христианского младенца или про отравление невинной старушки невинной таблеткой.

Жить в самом деле стало страшно. В магазине высокая рыжая женщина в неопрятной одежде полезла к Фирочке в карман за кошельком. Фирочка схватила ее за руку, крикнула. Люди в очереди воровку схватили, но тут же начался стихийный митинг, очередь разделилась на два лагеря.

— В милицию ее немедленно, ишь, повадились, страха на них нет! — кричат одни.

— Да вы посмотрите, у кого она стащить хотела! У этих все отнять — и то мало, кровососы! Мало им, что деньги гребут лопатой, наших детей убивают, так уже и на самого товарища Сталина замахнулись в Кремле!

И тут же кто-то к месту вспомнил недавно слышанную историю про мальчика, который пропал аккурат перед православной Пасхой, а потом нашли бескровное тельце.

К этому времени «дело врачей» уже стало такой же повседневной темой для разговоров, как цены на продукты и погода. Сосед по дому, сотрудник грозного первого отдела, всякий раз, как напьется на работе, а это бывает частенько, вечером героически взбирается по широкой парадной лестнице на свой второй этаж и по пути на весь дом сообщает о своих намерениях в отношении «пятой колонны» — грамотный такой кадровик, начитанный. Но вот и очередь в магазине из грамотных людей составилась, газеты читают регулярно.

Фирочка на негнущихся ногах осторожно выбирается из очереди и бросается домой чуть ли не бегом. По дороге ее догоняет соседка Анастасия Федоровна, жена того самого кадровика, который грозился расправой. Крепкая деревенская женщина, не слишком грамотная, но хорошая мать и, кажется, жена хорошая. Детей у нее четверо — три дочери и сын. До сих пор здоровались, конечно, соседи все же. Но ни разу слова друг другу не сказали, а после криков ее мужа Фирочка совсем начинает паниковать, когда та ее догоняет, старается, сколько может, прибавить шагу.

— А ты не слухай, — поспешая, чтобы успеть за Фирочкой, увещевает соседка. — Мало ли кто что скажет, на каждый чих не наздравствуешься! Я-то тебя как облупленную знаю и доктора твоего тоже. Мало ли что у них там, в Кремле, деется, мы-то здесь, наша жизнь — вот она. И я давно тебе сказать хотела: ты мово дурака не слухай, он хоть и при должности, а последний ум пропил. Но я его в узде держу. Бывает, покричит сдуру, но вреда не сделает, я не допущу. Живи спокойно.

С тем и расстались. И Фирочка приняла мудрое решение: дома никаких разговоров о политике, Соня в новой школе, два года еще учиться, не надо ребенка травмировать. Будем жить, как жили до сих пор. Авраам вроде бы согласился. Больше в доме к этой теме не возвращаются, тем более что ни коллеги, ни медсестры, ни даже госпитальное начальство никак особо в этом направлении не проявлялись. Редкий случай — коллектив подобрался по большей части единомышленников в главном.

Телефонный вызов в медотдел штаба округа ничем от других подобных не отличается, вполне рабочий вызов, и доктор спокойно собирает свой привычный баул.

— Соня, Фирочка, что привезти из Риги?

— Шоколад, — хором отвечают они.

Фирочка, конечно, тревожится, когда муж в отъезде, тем более в такие времена, но и своя прелесть в таких краткосрочных отлучках тоже есть. Можно походить по магазинам, правда, особо с покупками не разгонишься, лишних денег нет, но хоть посмотреть, что носят, за чем гоняются. Можно купить семечек, подсушить на сковородке и целый вечер смачно щелкать, не отрываясь от книжки. Авраам этого терпеть не может, вспыхивает как спичка.

Еще можно пригласить портниху. Удивительная женщина эта пани Хелена. Простое ситцевое платье или сарафан умеет превратить в произведение искусства, примерку делает пристально, чуть ли не до обморока клиентки — попробуй постой на табуретке полчаса, пока она булавочками наколет каждую складку-вытачку. И берет совсем недорого, и предпочитает сама к заказчикам приходить, к себе не очень пускает. Только годы спустя Фирочка случайно узнает, что в домике у самого леса, где жила пани Хелена, долго скрывался «лесной брат», главарь банды, раскрытой в ходе облавы, и он же родной брат портнихи. Всех взяли, а он успел уйти и прибежал к сестре. Бедная женщина, подумать страшно, что она тогда пережила, у нее ведь дети, а брата тоже на улицу не выгонишь! Больше года на этой бомбе дрожала, да еще на что-то жить надо. Но обошлось, потом он тихо ушел подальше от города, где-то в глуши схоронился.

Авраам уехал. Можно до его возвращения готовкой не заниматься, вдвоем с Соней хватит бутербродов с чаем. «Это сколько ж времени уходит, пока картошку почистишь, — ужасается Фирочка, — Зато теперь можно гулять сколько хочешь, не глядя на часы». Но каникулы, какими бы веселыми они ни были, кончаются быстро. И хорошо, потому что, отведав глоток свободы от быта, Фирочка привычно затосковала по устоявшемуся укладу. А в последний вечер перед возвращением мужа и совсем извелась от нетерпения. Ночь такая долгая впереди, а раньше утра Авраам не приедет, поезд только утром.

Он и приехал утром. Небритый, угрюмый, насупленный, она мужа таким и не вспомнит уже, когда видела, разве что во время тяжелых эпидемий или вот еще, когда к нему в отделение попал солдатик, заразившийся от собаки бешенством. Спасти его не было возможности, поздно прибыл, всех, кто с мальчиком соприкасался, вакцинировали. Авраам тогда совсем почернел — от профессионального бессилия. Мальчик умер через неделю. Доктор Быстрицкий возненавидел себя, свою профессию, современный уровень медицинской науки и вообще все. Да, в войну такие же мальчики гибли повседневно, и это тоже было больно. Но то война, чувство долга и все такое, а тут — без войны, без бандитов, можно считать, без причины. Собака укусила. Выходит, собака сильнее человека? Как долго он тогда выходил из этого отчаяния, Фирочка даже стала почти всерьез опасаться каких-то нарушений психики у мужа. Тем