На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

правда, небольшие суммы, и очень рассчитывал, что к концу командировки разбогатеет. Слухи есть слухи, и Рябов поделился сомнениями с нелегальным резидентом «Артуром» (Иосифом Григулевичем), который на время перебрался из Аргентины в Уругвай. «Артур» «навёл справки»: факт «тяготения Вершинина к азартным играм» подтвердился. В итоге Вершинина отправили домой.

Визиты «потенциальных провокаторов» участились. Чаще всего они обращались в консульство. Появились подозрительные гости из Аргентины. В 1944–1945 годах, когда правительство ГОУ развязало волну репрессий против аргентинских «демократов» (включая коммунистов), провокаторы приходили как «жертвы преследования фашистов». Они просили отправить их в Советский Союз «для отдыха», «учёбы», «политической переподготовки». Наскоро состряпанные импровизации не выдерживали элементарной проверки. В компартиях существовало правило: если коммунист хочет обратиться по какому-либо личному вопросу в советское учреждение, он предварительно испрашивал разрешение у партийного руководства и приходил с соответствующей рекомендацией. Так что всех посетителей «без рекомендаций», по выражению Рябова, «отшивали вежливо, но решительно».

В сентябре 1944 года в Монтевидео прилетел из Соединённых Штатов профессор Владимир Лебеденко, высококлассный хирург и физиолог-экспериментатор. Он находился в США как представитель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца. В Уругвай его направили по распоряжению из Москвы для проведения совместно с уругвайскими коллегами обследования посла Орлова, который угасал буквально на глазах. Заключение консилиума было таким: «Положение Орлова безнадёжно». «Рене» направил в Центр дополнительную информацию: «В частной беседе Лебеденко сказал, что конец может наступить через месяц-полтора. В официальное заключение этот категоричный прогноз не вошёл, Наркоминдел о нём не знает». Развязка наступила 24 октября 1944 года: Орлов скончался…

Только через год в резидентуре появился шифровальщик – псевдоним «Миша». Рябов его хвалил: «Это настойчивый и аккуратный работник. Кроме выполнения своих обязанностей, он занимается в резидентуре техникой: фотографией и микрофотографией, финансовой отчётностью». «Миша» иногда «выходит из строя» по причине болезни – язвы желудка. Из-за нервных перегрузок болезнь, кое-как залеченная, обострялась. Но не жалуется, готов терпеть до завершения командировки».

Связь с Москвой у посольства и резидентуры была ограниченной: далёкое расстояние, редкая диппочта, чрезвычайно дорогая телеграфная переписка. В 1944–1945 годах, то есть в период наиболее интенсивной телеграфной переписки, Рябову приходилось пользоваться жёстким телеграфным лимитом, который только наполовину удовлетворял потребность резидентуры. С одной стороны, резидент получал замечания о том, что информации недостаточно, с другой – предупреждения о том, что перерасходы сметы утверждаться не будут. По этой причине некоторые материалы информационного характера не направлялись в Центр. Когда они, наконец, уходили почтой, то в лучшем случае представляли только справочный интерес.

Через несколько месяцев в Уругвай на место Орлова прибыл Николай Горелкин. До войны он возглавлял посольство СССР в Италии и «видел живьём», как он не раз подчёркивал на совещаниях, «фашистский оскал диктатур Муссолини и Гитлера». Некоторые подробности своей итальянской деятельности Горелкин вспоминать не любил. И больше всего – то утро рокового дня 22 июня 1941 года, когда он отправился со старшими дипломатами посольства отдохнуть на пляже в Риччоне. Горелкин мог это позволить, ведь советское руководство на днях заявило, что у Советского Союза нет никаких конфликтов с Германией: «Слухи о войне – злонамеренная провокация». Оказалось, что всё не так. В тот день в МИД Италии сбились с ног, чтобы отыскать посла и пригласить его «для объявления важной информации». Информация была объявлена, и Чиано, министр иностранных дел, записал в своём дневнике: «Советский посол выслушал известие об объявлении войны с характерным для него неподвижным, не выражающим никаких эмоций лицом».

В Уругвай Горелкин приехал, чтобы добиваться позитивных результатов в отношениях с «самой маленькой страной на континенте». На совещаниях он неустанно повторял: «К нам в МИДе не должно быть претензий. Уругвай – благоприятное поле для нашей деятельности! В Москве ждут результатов, и мы дадим их: по налаживанию торговли, научно-культурного обмена, изучению социально-политических процессов в стране».

Дипломатический состав миссии по-прежнему был небольшим – первый секретарь Андреев и второй секретарь Рябов. Оба работали с перегрузкой. Перед отъездом в Монтевидео Горелкин был принят начальником разведки Фитиным, беседа прошла в тёплой обстановке. Посол обещал создать необходимые условия для Рябова, единственного сотрудника разведки, действующего «под крышей» миссии в Уругвае. Впоследствии, когда Горелкин завершил свою работу в Уругвае, он с похвалой отзывался о Рябове: «Дисциплинированный, работоспособный, исполнительный. Серьёзных трений мы не имели. Для посольства он делал всё, что в его силах».

Однако в Центре считали, что Рябов не проявил должной инициативы, чтобы наладить деловые взаимоотношения с Горелкиным. Как следствие – постоянный цейтнот в оперативной работе. Рябов сетовал: «У Горелкина нет никакого желания помогать мне. От него я встречал только препятствия. Несмотря на мои сигналы и просьбы, помощи от Центра в этом деликатном деле я не получил. Товарищ «Тагор»[108] может подтвердить мои слова. Он тоже пытался договориться с Горелкиным во время своего пребывания в Монтевидео, но без успеха». Подытоживая историю отношений с Горелкиным, Рябов, однако, говорил примирительно: «Они были напряжёнными, хотя до открытых столкновений мы старались их не доводить».

В Уругвае своему тяготению к пляжному отдыху Горелкин не изменил. Мало ли что сочиняют о нём буржуазные щелкопёры в заказных статейках. Советские дипломаты, как и все трудящиеся, имеют право на достойный отдых. Среди уругвайских пляжей Горелкин предпочитал тот, что расположен в Пунта-дель-Эсте, самом аристократическом курорте в регионе. Летом туда съезжались «сливки высшего общества» не только из Уругвая, но и Аргентины, Бразилии, Чили, Боливии, Парагвая. Классные отели, площадки для тенниса и гольфа – здесь можно было в неформальной обстановке встретить полезных людей из правительственных кругов, политических партий, дипломатов, и Горелкин этим часто пользовался, в том числе посредством задавания «вопросов в лоб». Многие его собеседники, привычные к витиеватым преамбулам, изящным намёкам и полуправдам, нередко терялись, и Горелкин получал нужную ему информацию.

Уругвайские пляжи с «оперативной точки зрения» (для проведения встреч) Рябов изучил досконально. Разумеется, он использовал для явок с агентурой и другие места – церкви, междугороднюю автобусную станцию, музеи. По оценке резидента, из последних более или менее подходили для свиданий Музей изящных искусств в парке Родо, Исторический музей на улице Саранди, Океанографический музей[109] – все с бесплатным доступом. К сожалению, музеи были небольшими, малопосещаемыми. Если часто ходить, можно примелькаться. Пляжи – другое дело! В подготовке «обзорной справки» по этой теме Рябову помог «Артур». Вот фрагмент из неё:

«Курортный сезон в стране начинается в декабре и продолжается до марта, хотя смельчаки купаются до мая. Есть даже «День пляжа» – 9 декабря. По традиции, архиепископ Монтевидео проводит церемонию «освящения воды». Основная масса туристов, до 50 тысяч, прибывает из Аргентины, поскольку там в этот период очень жарко. Монтевидео открыт морским ветрам, и погода в городе прохладная и комфортная.

Пляж в Монтевидео в летнее время может служить идеальным местом для встреч. Уругвайская столица летом – царство туристов, все пляжи от Рамиреса до Карраско забиты