Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потому в толпе на площади не нашлось никого, кто хотя бы помедлил протянуть руку, произнести приветствие. Щапова накрыла признательная волна. Тылки были, пожалуй, чересчур усердны. Но и любопытства из них никакими силами не вытравить. На митинге общее внимание сосредоточилось на четырех субъектах. Заметных – видимых в тот раз. О Щапове уже сказано. Приковывала к себе взоры (и сама злилась из-за этого) рослая, эффектная синеглазая брюнетка на трибуне – Варвара Пятилетова. Одета с заграничным шиком – черная кожаная куртка, черные брюки, мерцающие бриллиантовые звездочки в ушах. Другая красавица – по слухам почти невеста мэра – Тамара Кулыйкина в смелом коротком и обтягивающем наряде (несколько простецком, да и дешевом, но на молодой фигуре все смотрится). На лице Тамары нарисован яркий макияж – опять мера не соблюдена. Пушистые волосы завиты локонами и уложены затейливой пирамидой, что возвышалась над головой то ли как корона, то ли боевой шлем. Четвертый субъект – хорошо известный Борис Сергеевич Васыр – опальный директор и Варварин ненавистник. Весь митинг он простоял в вызывающей позе – руки в карманах, подбородок презрительно вздернут, носяра сморщился, глаза упирались в госпожу Пятилетову.
А пятый субъект зачем? спросите вы. Мы же в Пятигорье – здесь цифра пять с особенным смыслом. Пятый субъект отсутствовал – наверное, заблудился или не смог прийти. Ведь мог же он не смочь? Максим Елгоков, получивший в Утылве кличку племянник, после пережитого ночного издевательства лежал в постели, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Тем более не способный вернуться в Кортубин – подальше от здешнего безумства, которое, вообще-то, заразно. Вот Максим и заболел.
Нечто готовилось, сгущалось над толпой. Но дождь еще долго не прольется, не охладит и не успокоит заряженную атмосферу.
***
Вернувшись домой после митинга, Щапов с женой прошли на кухню. Калерия Арвидовна быстро собрала на стол легкий завтрак: поджаренный теплый хлеб, масло, солоноватую брынзу, зеленый лучок, редис, вазочку с мармеладом. На плите зашипел гейзерный кофейник Gipfel, и по чашкам был разлит крепкий тягучий кофе. Праздничный обед состоится позже, а пока все на скорую руку.
Гостей ожидали. Васыр на площади подтвердил, что обязательно придет, а пока у него важные дела. Это какие дела? ногами топтать, исхаживая Утылву? Хорошо, хоть обещал. Хозяин намекнул, что надо обсудить животрепещущие вопросы.
Напившись кофе и сунув в рот мармеладинку (подсластиться после горечи), Владимир Игнатьевич вышел на свежий воздух. Летняя теплынь. Окинув равнодушным взором свой огород (уже перестал радовать), прогулялся до забора – а что там? на улице? Соседи словно караулили его появление – потянулись навстречу. Столпились мужики – сам Щапов, Цыбин, старший Пятнашков, Жадобин, Анютин и другие. Курили, беседовали – тон не светский, очень даже раздраженный. Разговор шел за жизнь – что и как? да почему? и кто в этом виноват? Само собой разумеется, кто-то виноват, что в Утылве проблем по горло. И недалекие тылки не спешили все списывать на мировой кризис – такой далекий, что даже сказочный. Трезвая фраза, что у любой проблемы есть имя, фамилия и адрес. Власть в Утылве и в стране тоже не абстрактная – конкретные люди со своей позицией и политикой. Ну, если рассматривать власть как главную проблему.
– Слышал, Игнатич? Мы все уже наслышаны. На заводе – полный беспредел. Так в сорок первом не было. Конец света. В башке не укладывается…
– Ну, мужики – ну, в мире же кризис. Вы телевизор не смотрите? Жизнь меняется. Килька Кулыйкин – самый умный на ТыМЗ после покойничка Имбрякина – что трындел? Перестраивать производство надо! это как?
– Затрахали уже со своей перестройкой! Ты, Цыбин, тогда свято верил, и теперь…
– Не как в перестройку. Тут либо специфику меняй, либо переобучение или переориентацию персонала. Я передачу смотрел – по полочкам разложили, что делать.
– Опять начитался и насмотрелся! Надо тебе электричество обрезать – будешь пялиться в темный экран. Поумнеешь… Обрежь ему провода от столба, Юнар!
– Вот и кумекай! – подхватил Мирон Пятнашков. – Специфику поменять – это когда вместо прессов делать пресс-папье, а вместо гильотинных или кривошипных ножниц – маникюрные или щипчики для бровей, пинцетики…
– Пресс-папье что такое?
– Да какая разница, Гриша? Кашляй себе… Главное, что и там, и сям – пресса. Придавить чтобы… Шестьдесят лет наша продукция нужна была – да еще недавно очень нужна, а теперь – раз! и вы свободны… Гуляй, Вася – ты, то есть, Григорь Алексеич… Специфика такая, вишь… А насчет переориентации – у местных нехорошие мысли с этим словом – ориентация… Все с ног на голову поставили… Бабу в директора!
– Мирон, твой Витька к мадам директорше поближе. Что известно? Долго нам еще осталось? и когда конец?
– Витька здесь никаким боком! Нечего наговаривать!
– А никто не наговаривает. До недавнего времени мозги пудрили. Начальство отпиралось. Дружно хором пели! И твой Витька!.. Что именно? Мы концентрируем внимание на ключевых производственных процессах. Некоторые виды работ будут переводиться на аутсорсинг – это мировая практика. Только что на ТыМЗ можно перевести? Просто начали резать вспомогательный персонал. Сразу гильотинными ножницами! И еще меры по экономии. Срезали денежки на социальные мероприятия – их и так не много. Грубо говоря, прекратили ремонт женских туалетов и душевых на территории завода… Ты, Цыбин, в профсоюзе. Чего молчишь?
– Он уже не там, а в Совете ветеранов. Они дома моются.
– Правильно. Моются после работы. С нового года четырехдневка. Соответственно, зарплата в усеченном виде. А она и без усекновения мала… Дальше – пуще. Опять не твой Витька сказал. Изменения в основном штате будут, но совсем незначительные. Это слухи!.. Незначительные?! После этих незначительных изменений останется только директорша и ее прихвостни Клобы – а они еще, оказывается, рыжие ворпани!
– Ужас, как у нас боялись (теперь перестали) этого слова – сокращение. Сразу поправляют – не сокращение, а оптимизация. Хрен редьки не слаще. Вообще, новое начальство – баба Пятилетова с рыжими братьями –
