Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

Реакция Куропаткина в его дневнике от 3 февраля 1906 года: «Итак, это ссылка. Лишение родины, ранее, чем меня выслушали, ранее, чем отчет о военных действиях, мной представленный, рассмотрен».

Дальше – больше.

5 февраля 1906 года Куропаткин получает срочную депешу военного министра А.ф. Редигера: «Государю императору благоугодно, чтобы для облегчения положения ген. Гродекова Вы выехали возможно скорее из армии. О времени выезда прошу телеграфировать для доклада Его Величеству».

Чем Куропаткин не угодил теперь уже Гродекову и как его отъезд мог «облегчить положение» нового главнокомандующего, непонятно.

Слабое утешение, но Куропаткин в высочайшей немилости оказался не в полном одиночестве – идентичного содержания послание от Редигера получил и экс-главнокомандующий Линевич.

Куропаткин отметит в дневнике:

«При ведении переговоров в Портсмуте Лине-вича игнорировали. О необходимости сохранить за нами все занимаемые к августу позиции, о важности их для нас никто не справлялся.

Линевича ошельмовали этим и подорвали его авторитет… Теперь его гонят из армии как штрафованного…

В армии идет ропот по поводу такой странной бесцеремонности по форме с главнокомандующим.

О себе не говорю».

И тем не менее отстраненный от должности Куропаткин покидает фронт достойно, с гордо поднятой головой, не теряя чести и достоинства.

5 февраля 1906 года он направляет в дивизии и полки прощальное обращение к офицерам 1-й Маньчжурской армии, где подробно описывает пройденный доблестными войсками под его командованием наполненный трудностями и лишениями двухлетний боевой путь и с глубоким, искренним уважением благодарит офицеров и нижних чинов за проявленные стойкость, героизм и мужество.

8 февраля 1906 года Куропаткин отправит письмо императору:

«Мне известно, какие тяжкие обвинения появились в периодической печати на меня. Среди них есть и такие, на которые отвечать унизительно. Но я был бы счастлив принять всю ответственность на себя и признать, что я один виновен в постигших Россию военных неудачах.

Но это было бы неверно исторически и вредно для дела, ибо могло уменьшить в нашей, несмотря на неудачи, великой армии сознание важности всестороннего исследования всех причин наших частных неудач, дабы избежать их в будущем. Я смело ставлю выражение “частных неудач”, потому что об общем поражении японцами наших сухопутных сил в Маньчжурии, подобно тому как были поражены наши морские силы, не может быть и речи: ко времени заключения мира почти миллионная русская армия твердо стояла на занятых ею после Мукденского боя позициях и уже готова была не только к оборонительному, но и к самому решительному наступлению».

На просьбу, даже не просьбу – МОЛЬБУ Куропаткина позволить возвратиться не морем, а по причине вконец расстроенного здоровья и необходимости подготовки и скорейшего доклада отчета о войне – по Транссибу поездом, царь сменил гнев на милость – 14 февраля 1906 года Алексею Николаевичу поступает шифрованная телеграмма от министра императорского двора графа В.Б. Фредерикса:

«Царское село. Дворец, ген. – адъютанту Куропаткину.

Государю благоугодно разрешить Вам возвратиться из армии сухим путем. Вместе с сим Его Величеству угодно было поручить мне предложить Вам для спокойного окончания имеющего быть принятым государем Вашего отчета избрать по Вашему желанию пребывание себе в имении Вашей матери Псковской губернии или в представляемой Вам даче, нанятой для военного министра в Мисхоре.

Пребывание же в Петербурге или окрестностях в настоящее время может вызвать нежелательную обостренную газетную полемику.

Ввиду сего во всяком случае Его Величеству благоугодно, чтобы Вы безусловно воздержались от приема корреспондентов и печатания каких-либо объяснительных или оправдательных статей, а равно и оглашения Ваших мнений. Хорошо зная Ваши патриотические и верноподданнические чувства, уверен, что Вы в настоящей депеше усмотрите возможность избежать каких-либо случаев, могущих в настоящее трудное время вызвать какие-либо осложнения».

Граф Фредерикс был одним из немногих в окружении императора, кто не побоялся открыто поддержать Куропаткина год назад, когда решался вопрос о его освобождении от должности главнокомандующего. В послании Алексею Николаевичу министр двора постарался, насколько это возможно, смягчить УДАР. Ограничительные поведенческие рамки и неприкрытые намеки, которые гораздо хуже, чем явные угрозы, прошедшим суровую придворную паркетную школу выживания не просто генералом, но генерал-АДЪЮТАНТОМ, царедворцем Куропаткиным безошибочно поняты с полуслова.

Поняты правильно, что нашло отражение в безукоризненном, неуязвивом для пристрастных недоброжелателей поведении отставленного командующего армией.

Дорога к дому

Отвергнув любезно предложенную Фредериксом роскошную дачу в солнечном, сухом и теплом, благодатном для поправки здоровья черноморском Мисхоре, располагавшуюся совсем недалеко от императорской летней резиденции в Ливадии и вблизи давно обосновавшегося в Симеизском имении фельдмаршала Милютина, Куропаткин возвращался с войны домой, в лесную и озерную Псковскую губернию, степенно, с достоинством, с выношенным чувством выполненного долга сообразно обстоятельствам, переломить которые он оказался попросту не в силах.

Вел себя уверенно, самодостаточно, далеко не как отправленный в опалу некогда всесильный министр и главнокомандующий.

Держал дистанцию – общался в основном с равным себе генералитетом; не избежал популизма – принимал благодарные народные депутации, посещал расположения воинских частей; рекомендациями Царского Села не манкировал – шелкоперов-газетчиков, провинциальных акул пера, страстно жаждущих сенсационных откровений и неосторожных оговорок в интервью, не подпускал и близко.

15 февраля 1906 года Куропаткин остановился в Чите, где долго общался с военным губернатором генерал-майором Аркадием Валериановичем Сычевским.

На следующий день, 16 февраля 1906 года, в Хилке провел продолжительную беседу с подавителем смуты в «Читинской республике» генерал-лейтенантом Павлом Карловичем Ренненкампфом. Оба собеседника, и Сычевский, и Ренненкампф, признают положение в Забайкалье серьезным: «Зараза глубоко проникла во все углы, заразила казачество».

Жестокость Ренненкампфа по отношению к мятежникам Куропаткин одобрил однозначно: вежлив бывает и палач.

19 февраля 1906 года Куропаткин ненадолго задерживается в Иркутске, в неофициальной обстановке в своем вагоне обменивается мнениями по глобальным проблемам Дальнего Востока с назначенным генерал-губернатором Приамурского края генералом Павлом Федоровичем Унтербергером.

Генералы удрученно обсуждают печальные для России итоги завершившейся войны. Куропаткин вспоминал: «В смысле готовности новой борьбы и ближайших наших задач на Дальнем Востоке я указал Унтербергеру…

а) принять меры к возможно широкому использованию средств территорий, лежащих к югу от Маньчжурии,

б) вызвать производительность и увеличить продовольственное сообщение между магистралью и Амуром,

в) быстро и энергично увеличить производительные силы Приамурского края».

27 февраля 1906 года Куропаткин проехал Омск, где пробыл сутки. Навестил серьезно заболевшего своего давнего товарища, командующего войсками Сибирского военного округа генерала Николая Николаевича Сухотина. Провел у него целый день. Обсуждали войну, заключение мира, Манифест от 17 октября, демобилизацию и эвакуацию