Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

Кутузову жесткое замечание всего лишь за сам факт встречи с наполеоновским парламентером Жаком Лористоном; сможет сдержать давление матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, брата, великого князя Константина Павловича, ближайших соратников-Аракчеева, Румянцева, Балашова, умолявших заключить мир под страхом гибели династии.

Принцу Бернадоту император Александр I напишет: «Однажды вынужденный начать эту войну, я твердо решил продолжать ее годы, хотя бы мне пришлось драться на берегах Волги».

Александр I отдаст должное и незаслуженно обиженному Барклаю-де-Толли, вернув его на позицию командующего армией, присвоив чин генерал-фельдмаршала, титулы графа и князя, отметив орденами Святого Георгия I степени и Святого апостола Андрея Первозванного. В личном письме Барклаю император напишет: «План кампании, который мы приняли…, был…единственный, который мог удасться против такого противника, каков Наполеон…».

А Николай II в противовес своему прадеду ДРОГНУЛ – решительно НА СЛОВАХ начав войну, в конечном итоге «сплел веревку из песка», попутно сдав всех: миллионную армию с военным министром и Главным штабом, командующих и командиров, «безобразовскую клику», героев, погибших в сражениях на суше и на море, рабочих, ковавших оружие, крестьян, питающих войска провиантом, железнодорожников, денно и нощно гнавших по Транссибу воинские эшелоны, Куропаткина, слепо выполнившего все его указания и нигде и никогда не обмолвившегося об этом даже словом или полунамеком…

Была ли теория вынужденного отступления с оставлением территории превосходящему противнику только достоянием эпохи Наполеоновских войн?

Совсем нет.

В 1875 году, выступая перед членами общегерманского парламента, рейхсканцлер Бисмарк поучал германских депутатов: войну нужно вести, чтобы не быть униженным или уничтоженным.

Даже такой неподражаемый теоретик и классик наступательных операций, как прусский генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен, в подготовленном в 1905 году стратегическом КЛАССИЧЕСКОМ плане молниеносной войны по разгрому Франции и России, вошедшем в анналы военного искусства под названием «План Шлиффена», предусматривал возможность применения на Западном фронте тактики пассивной обороны Лотарингии, более того – желательного отступления левого фланга германской армии для достижения цели получения выгодной конфигурации линии фронта путем затягивания французских войск вглубь операционной территории; на Восточном фронте Шлиффен даже был готов пойти на сдачу наступающим русским войскам Восточной Пруссии.

Военную стратегию дано понять не каждому.

Зато каждый волен извращать факты и сочинять пасквили.

Про русского генерала Куропаткина, за два года изнурительной войны не отдавшего ни пяди родной земли, не допустившего переноса военных действий на территорию страны, изо всех сил сберегавшего русского солдата, его же соплеменники умудрились сложить и петь под гармошку хамскую, издевательскую частушку:

Куропаткин генерал

Всё иконы собирал,

Пил да ел, да жарил кур,

Протранжирил Порт-Артур.

Писатель Короленко

Грязь на Куропаткина обильно полилась в средствах массовой информации, из уст популярных и признанных на тот период властителей умов, мнение которых за чистую монету воспринимали незадачливые обыватели.

Писатель, вызывавший у Горького чувство «непоколебимого доверия», автор щемящего душу и сердце «Слепого музыканта», общественный деятель, которого Бунин называл «прекрасным и непорочным», Владимир Галактионович Короленко 17 февраля 1906 года опубликовывает следующий, увы, основанный на слухах и сплетнях, с указанием на некий скрытый под инициалами источник сведений, пространный пассаж:

«Есть некоторые причины, указывающие на то, что и сам генерал Куропаткин не прочь прикрыть свои неудачи как полководца, свалив их на плохие качества армии, которой ему пришлось командовать…

Так, отрешив полковника Громова от командования 22-м полком за отступление под Тюренченом ранее, чем следствие выяснило обстоятельства, при которых оно совершилось, генерал Куропаткин распространил свое неудовольствие и на солдат этого полка. Натыкаясь на них среди раненых (!) при обходе санитарного поезда, он никому не дал креста и, говорят, иронически спрашивал: “А ты японцев видел?”».

Кроме пересказа досужих солдатских баек Короленко жестко и нелицеприятно, но отчасти справедливо с точки зрения военной этики публично комментирует отдельные приказы Куропаткина: «…генерал Куропаткин уже перед самым отъездом из Маньчжурии позаботился самолично и документально засвидетельствовать свое отношение к подчиненным. В одном из его последних приказов по Маньчжурской армии (от 2 февраля 1906 года) мы читаем между прочим:

В числе возвращающихся из плена в ряды вверенной мне армии господ офицеров и нижних чинов встречаются попавшие в плен не ранеными. – Предписываю во всех частях войск, куда прибыли пленные, произвести тщательные и подробные дознания об обстоятельствах их пленения и, в случае выяснения отсутствия уважительных причин к сдаче в плен, привлекать их к ответственности…

Итак, все без исключения офицеры и нижние чины, пережившие горечь плена и взятые, конечно, не в салон-вагонах, а на полях сражений, если только они не ранены, объявляются огульно в позорной и беспричинной сдаче… Все бесправие и отсутствие уважения к низшим, весь произвол и безграничное самодурство высших, разъедающие нашу армию, сказались в этом коротком приказе генерала, который, вероятно, полагает, что сам он менее всех ответственен за расстройство и деморализацию русской армии, подготовленные годами его собственного высшего управления».

Митрофан Сребрянский

Человек, изначально по своему духовному призванию и благочинию бесконечно далекий от насилия и войны в ее тотальном изничтожении всего живого; от армии, как принудительного скопления воинствующей, направленной на убиение верующих и неверующих, всепоглощающей и направляемой извне обезумевшей от крови упорядоченной в своем форменном обличье массы; от тактики ведения боя и тем более-отстратегии и оперативного искусства, обыкновенный рядовой полковой священник 51-го драгунского Черниговского Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Федоровны полка, позднее-архимандрит Сергий (Митрофан Сребрянский), добровольно прошедший вместе со своей войсковой паствой жесточайшую мясорубку в Маньчжурии, уже будучи одним из иерархов Русской православной церкви, вспоминал:

«Условия войны были для нас невыразимо тяжелы, и только русское мужество и терпение сделали то, что мы более года могли воевать и армии не потеряли. Ведь каждое сражение – это Бородино, а потери японские всегда превышали наши, кроме Мукдена, где они равны…

Россия была не готова: на месте не было ни войска, ни снарядов, а у генерала Куропаткина в апреле самое большинство было 90 тысяч с порт-артурским гарнизоном, да и потом, японцы всегда превосходили нас численностью.

Затем японцы от базы своей были в пяти-шести днях пути, а мы имели только один путь, связывающий нас с базой, до которой от театра войны – восемь-десять тысяч верст, причем каждый эшелон шел не менее 30 дней…

В Японии есть патриотизм, ободряющий войска благими вестями с родины, а у нас во время войны завели беспорядки, разные стачки, что все время угнетало