Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

*** 3 золотника (12,8 граммов), по данным В. И. Бинштока и Л. С. Каминского

Питание военнослужащих Русской императорской армии в Первую мировую войну сосредотачивалось в батальонном либо ротном звене и было трехразовым. На позициях фронтовики завтракали в 9 часов утра хлебом и сладким чаем. Время обеда наступало уже пару часов спустя: на него солдаты обычно ели щи и кашу. Ужинали же только в 18 часов, обходясь одним блюдом — первым либо вторым. По прошествии дюжины дней на передовой часть отводилась в тыл для передышки не дольше недели. Там прием пищи осуществлялся прямо в спальных помещениях, куда дневальные приносили ее в тазах — один таз на десятерых, хотя унтер-офицерам в отдельной посуде[78]. В период постов и в постные дни, то есть по средам и пятницам, ни мяса, ни сливочного масла со смальцем служивым едокам не полагалось: для них готовилась рыба, а каша заправлялась растительным маслом. Впрочем, с учетом обстановки на передовой начальник дивизии был вправе дозволить готовку из скоромных продуктов даже в пост. Именно он утверждал раскладку продуктов в частях по представлению их командиров — на неделю и из расчета на сотню человек. Раскладкой затем руководствовались кашевары, заодно она упрощала ведение учета расходования провизии и приварочных денег. Дежурный по роте следил за количеством и качеством провизии, отправляющейся в котел. Продукты рассчитывались по числу порций пропорционально численности роты. Если в ней было больше ста человек, то расчет велся по десяткам, меньше сотни — на пять человек, а если меньше полусотни, то на каждый рот. Однако это не распространялось на мясо и крупу — их любой должен был получить достаточно. Приправляя пищу, кашевар попросту руководствовался вкусом, учет расхода перца и лаврового листа был ежемесячным[79].

Не ушло в прошлое с конца XIX века и артельное хозяйство, существовавшее в каждой роте. Должность артельщика была выборной: военнослужащие рот избирали их каждые полгода с утверждением кандидата командиром полка. В распоряжении артельщика имелись котлы и повозки либо сани для транспортировки котлов и припасов. Последние выдавались с полкового склада или приобретались на подотчетные средства из полковой же кассы. Наконец, как уже говорилось ранее, у каждого солдата имелся котелок[80].

Естественно, многое зависело от условий, в которых находилась часть, — того, участвовала ли она в боевых действиях, пребывала ли на позиции в период затишья или на марше, от района дислокации, удаленности от населенных пунктов и т. д. В идеале обеспечение войск горячей пищей ложилось на обывателей — жителей сел и городов, о чем их власти надлежало уведомлять заранее. Решение об этом принимал командир армейского корпуса, также утверждавший продовольственные тарифы. «В них отражалось, сколько и какие продукты передавались обывателям на ежедневное обеспечение горячей пищей каждого военнослужащего, стоимость предоставляемых услуг, а также способ оплаты. Основным способом расчетов являлась оплата наличными деньгами», — поясняет историк Л. Ю. Павлов[81]. Если местное население и само было не против принять солдат на постой и кормить их, то выбор оставался за командиром части или подразделения.

Вышеописанная система была призвана работать без сбоев. Рассказывая далее о ней в действии и о рационе военнослужащих Русской императорской армии в 1914–1917 годах, я буду неизбежно обращаться и к ситуации с продовольствием в тылу вкупе с внутренней политикой на сей счет. Повествование о чем-то одном в отрыве от другого, пожалуй, оказалось бы неполным. Ведь проблемы на низовом, потребительском уровне и способы их решения были напрямую связаны с мерами, принимавшимися в министерских кабинетах и штабах. И они выявились уже на старте Первой мировой.

В начале Галицийской битвы на Юго-Западном фронте, в частях 38-й пехотной дивизии 19-го армейского корпуса, имели место суточные перебои в снабжении солдат продовольствием. Как следствие, «наступление 152 п[ехотного] п[олка] на д[еревню] Домброва велось крайне вяло и нерешительно, что об’ясняется общим утомлением, чрезвычайным моральным напряжением и голодом»[82]. В то же самое время кадровый офицер П. С. Денисов писал жене с Юго-Западного фронта: «Попробуй прислать мне посылочку 1000 папиросок и немного шоколаду, больше ничего не надо, ибо если пропадет, то не жалко. Едим пока хорошо, антрепренер есть с нами, а кроме того денщики готовят как только могут гусей, уток, кур, яичницу, какао и проч. Едим все время верхом»[83].

На Северо-Западном фронте в начальный период войны тоже отмечались удручающие случаи. 12 (25) августа 1914 года командир 13-го армейского корпуса телеграфировал начальнику штаба 2-й армии: «Район исключительно бедный, буквально нельзя найти ни куска хлеба, что испытываю на себе лично. Полков, богато обеспеченных хлебом и сухарями, в корпусе нет»[84]. В журнале боевых действий 3-й гвардейской дивизии серединой сентября 1914 года датируется следующая бесстрастная запись: «Части испытывали затруднения в продовольствии и фураже. Отсутствие запасов в интендантстве вызвало необходимость каждой части самостоятельно организовывать свое питание»[85].

Полевые подвижные хлебопекарни здесь не успевали за войсками уже на этапе мобилизации. К ним «не успело подойти достаточное число транспортов и хлебопекарен, а некоторые дивизии (2-я армия) не имели даже дивизионных обозов. В конце операции, когда войска отдалились от железных дорог, они испытывали острый недостаток в снаряжении и форменный голод», — свидетельствовал генерал Деникин. Причина была проста: войска отправляли на фронт вперед хлебопекарен, дабы не отставать от заданного войной и обязательствами перед союзниками ритма[86]. Частям приходилось обходиться сухарями либо имеющимися на месте возможностями для выпечки хлеба — сперва на немецкой территории, а затем на собственной, если они вообще имелись. Осенью 1914 года в донесении командиру лейб-гвардии Финляндского полка штабс-капитан Ю. Н. Аргамаков сообщал: «Уже 2-й раз за время войны я кормлю роту на свои деньги… Ни один интендантский склад за последнее время нам ничего не отпускает»[87]. Менее чем еще месяц спустя офицер не исключал даже угрозы солдатского бунта из-за отсутствия хлеба. И можно сколько угодно винить в такой нерасторопности сами хлебопекарни или же поверить происходившую дисгармонию арифметикой. Каждые два-три дня печи снимались с места и следовали вперед, чтобы провести на марше минимум сутки, а то и больше; с развертыванием, подготовкой печей и хотя бы кратким отдыхом по прибытии до возобновления производства хлеба набегало скорее полных двое суток. Для того чтобы солдаты не голодали, хлебопекарням надлежало выпечь не менее суточной дачи и затем трудиться, не покладая рук. Немудрено, что и по качеству караваи на