В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

любо-дорого смотреть. Догорел морковно-красный закат, стремительно смеркалось, после девяти вечера температура резко понизилась. Все мы уже не раз залили болотники и намокли почти по пояс, и это оказалось чувствительно.

В наступившей темноте проскочили устье Перевального, и пришлось 400 м тянуть лодки назад – против быстрого течения. Наконец зашли в спокойный заливчик напротив ручья и еле-еле вытащили обледеневшие лодки на кочкарник заболоченной поймы. Дальше высился коренной берег, и мы, вооружившись фонариками и разойдясь для большего охвата, принялись искать в кромешной тьме безлунной ночи и почти арктическом холоде место для лагеря. Мне повезло: практически сразу обнаружил над заливчиком хорошую сухую полянку, с трех сторон окруженную густым еловым частоколом. Выискав место без кочек, почти на ощупь разбили большую палатку. Коченеющими руками вытащили из лодок вещи и накрыли их огромным куском полиэтилена. Он мгновенно покрылся инеем. Уфф, наконец-то можно развести костер, обогреться, обсушиться и хлебнуть обжигающего чаю, прежде чем заползти в холодный сырой спальник!

На следующее утро выяснилось, что вчерашнее путешествие не прошло даром. Большинство вещей, включая находившиеся в бочке, изрядно подмокли, несмотря на полиэтиленовую защиту. Надувное дно нашей с Николаем лодки, прогнувшееся под непомерной тяжестью бочки, прохудилось от контакта с острыми камнями перекатов и корг. Снизу красовалось несколько длинных порезов в толстом резиново-матерчатом слое. Спустившее после первой же пробоины дно, естественно, еще больше отвисло книзу и подвергалось все новым и новым ударам. Фактически лодка держалась на бортовых баллонах. Запасная резина и клей, конечно, были, однако площадь поражения выглядела устрашающе. Дно не столь нагруженной лодки пострадало меньше, но и там появились неприятные потертости.

Всю первую половину дня мы разбирали вещи и развешивали их на кустах для просушки. Благо было ясно и тепло, все разделись до пояса, греясь на солнышке. К счастью, видеотехника, включая генератор и запасы кассет, осталась сухой. Наиболее чувствительной потерей представлялись намокшие и слипшиеся рулоны туалетной бумаги. Подтираться лопушком мы были еще как-то не готовы, да и самих лопухов вокруг пока не наблюдалось. Однако, не поддавшись отчаянию, я вознамерился спасти ценный груз – терпеливо расчленял плотные рулоны на слои, как мог выжимал, разматывал куски и вешал их на ветки. Развевающиеся по ветру многочисленные светлые ленты на чапыжнике и еловых лапах придали нашей поляне праздничный вид и навевали ассоциации с буддистскими или шаманскими ритуалами. Высыхая и коробясь, покрываясь сероватыми разводами, ресурс потерял в презентабельности, сильно прибавил в объеме, но восстановил функциональность.

О чем молчат беллетристы

Символично, что буквально через пару лет туалетная бумага фирмы Zewa заполонит наш рынок. Какой каламбур мог бы получиться – Zewa на Зеве!

Кстати, меня с детских лет интересовало, как обходились без туалетной бумаги путешественники прошлого. Что использовали вместо нее? Газеты? Листки путевых дневников? Листья растений? Пучки травы или мха? И документалисты, и беллетристы стыдливо обходили стороной этот деликатный момент.

Вообще, писатели приключенческого жанра весьма схематично описывали повседневный быт своих героев в полевых условиях. Из их произведений следовало, что в экзотических уголках Земли путешественники, охотники и прочие исследователи и авантюристы питались исключительно собственноручно убитой дичью, поджаренной на костре, реже – провяленной на солнце. В виде исключения – свежевыловленными моллюсками и рыбой, также испеченными на углях. При этом даже использование соли не упоминалось! Имели ли они возможность разнообразить свой рацион хлебом, какими-то крупами, овощами, подножным растительным кормом в качестве дополнения – так и оставалось неясным. Эпизодическую дегустацию персонажами совсем уж причудливых плодов, типа дуриана, я опускаю.

Как литературные и настоящие герои боролись с неизбежными на однообразной мясной диете изжогой, гастритом и прочими недомоганиями желудочно-кишечного тракта? Брали ли они в путешествия запасы чая, кофе, сахара или пили только ключевую воду и, если повезет, спиртные напитки? Как у них обстояло дело со средствами гигиены (не только туалетной бумагой!), самыми необходимыми лекарствами или их заменителями? Особенно когда среди путешественников были дамы, как в «Детях капитана Гранта»!

Все эти вопросы, неизбежно возникавшие у меня после прочтения увлекательных книг, так и остались без ответа. Собственно, кабинетные мастера лихо закрученного сюжета и не разменивались на подобные плохо знакомые им мелочи.

Пожалуй, только Джек Лондон, действительно побывавший на островах Южных морей и на Аляске, попытался уделить внимание некоторым подробностям. Однако советских людей, привыкших к походным макаронам/гречке с тушенкой и крепкому чаю, как-то не очень убеждали лишения его золотоискателей, каждое утро завтракавших бобами с беконом и заваривающих кофе. Их повседневный рацион (в принципе, простой и калорийный) казался отечественным читателям буржуазно-деликатесным. Тем более что упоминаемые дикие юконские морозы по Фаренгейту, как выяснялось, выглядят не такими уж страшными по шкале Цельсия (в Якутии зимой гораздо холоднее). Все это неизбежно рождало недоверие к немногочисленным зарубежным беллетристам-бытописателям. Наши писатели-полевики Григорий Федосеев и Олег Куваев оказывались в этом плане куда более убедительными!

Лагерь на живописной поляне в обрамлении остроконечных аянских елей стал нашим домом на две с лишним недели, до первых дней лета. Три палатки расположились дугой на ровных местах – Костя тоже поставил свою узкую альпинистскую, с темно-синим тентом. Рядом с костром – импровизированный стол из кольев и тонких стволиков, складные стульчики и использующиеся как сиденья чурбаки. Справа – уже традиционный лабаз с водруженной на верхотуру бочкой для провианта и вещей. Долговременные лабазы обычно делают с крышей, но тут от осадков предохраняла бочка. На отшибе, за елочками – подобие полевого туалета с ширмой из полиэтилена на кольях. А на пригорке слева Николай соорудил настоящую коптильню – остроконечный чум под брезентом лодочного паруса с крючками на разных уровнях внутри. Снизу к чуму подходила крытая дерном и лапником траншея-дымоход, ведущая от костра, находящегося в стороне и ниже – в яме под крутушей[6]. При копчении за дымоходом приходилось следить – заливать и затаптывать случайно занявшийся от искр дерн покрытия. Разделанные, как для вяления, ленки холодного копчения оказались даже удобнее в качестве сухого пайка и гораздо вкуснее.

С поляны открывался прекрасный вид на русло реки, мари, рёлки и таежные леса южного берега. Чуть ниже нашего заливчика через Зеву была налажена постоянная переправа из уцелевшей лодки на длинной веревке – здесь реку уже не перейти вброд. Сам залив переходил в мелкую старицу, которую мы, отправляясь на учеты, постоянно пересекали в разных направлениях. Сверху сквозь красноватую воду было видно, как от сапог в спасительную тень камней порскают в разные стороны темные рыбки – ротаны-головешки. С зарастающих мелководий на