Степень вины - Ричард Паттерсон

— Да. — Мария смотрела в сторону. — Он заставил меня.

Пэйджит наклонил голову:

— Это было после того, как приходил мистер Агилар с шампанским?

— Да.

— И вы просили мистера Агилара повесить табличку «Просят не беспокоить», когда он уходил из номера?

— Да, просила.

— Почему вы это сделали?

— Я была там против своей воли, — тихо ответила она. — И не хотела, чтобы и другие узнали то, что знал Марк Ренсом. Уже то, что нас видел мистер Агилар, было достаточно неприятно, и я не хотела, чтобы вошел еще кто-нибудь из тех, кто убирает номер. — Она сделала паузу. — А когда Марк Ренсом рассказал о кассете Лауры Чейз, мне тем более не хотелось, чтобы кто-то вошел во время ее прослушивания. Я стыдилась даже того, что нахожусь там.

— И ваша просьба к мистеру Агилару не была продиктована желанием остаться наедине с Марком Ренсомом?

— Нет, он превратно понял меня. — Голос Марии окреп. — Мне не хотелось бы разочаровывать мистера Агилара, но я считаю Марка Ренсома самым непристойным и самым неприятным человеком из всех, кого я знала.

Мгновение Пэйджит молчал, он ждал, чтобы сказанное дошло до сознания судьи Мастерс.

— Не могли бы вы сказать нам, что пытался сделать этот «непристойный и неприятный человек», лишь только мистер Агилар вышел?

— Он пытался изнасиловать меня. — Как бы в ответ на невысказанные сомнения Мария повернулась к Кэролайн Мастерс и повторила кротко: — Марк Ренсом пытался изнасиловать меня.

— Не могли бы вы рассказать, как это происходило? — спросил Пэйджит.

Повернувшись к Пэйджиту и ни на кого не глядя, Мария стала рассказывать.

— Это началось, когда он включил запись. — Голос был тихий, почти испуганный. — Это было ужасно. Услышав слова Лауры Чейз о том, как она танцевала перед теми мужчинами, а потом стала ощупывать свое тело, Марк Ренсом сильно возбудился. Когда начались половые акты, его возбуждение достигло предела.

— Не могли бы вы описать это?

У Марии был остановившийся взгляд, как будто она вслушивалась в звучащую в ней запись, боясь что-нибудь упустить.

— Он стал лихорадочно пить, — вымолвила она наконец. — Бокал за бокалом. У меня появилось странное ощущение, что я наблюдаю искаженную «Алису в Стране чудес» — как будто вот сейчас Марк Ренсом шагнет за зеркало и окажется с Лаурой и теми тремя мужчинами, продаст свою душу.

Снова в рядах зрителей послышался шепот. И снова поднялась со своего места Шарп.

— Тот же самый протест, Ваша Честь. Похоже, мисс Карелли решила, что ей позволительна любая вольность.

Судья Мастерс обратилась к Марии:

— Я согласна с мисс Шарп, последняя ваша фраза неуместна. Рассказывайте только то, что происходило.

Мария изменилась в лице, сложила руки на груди, как будто обняв себя за плечи.

— В какой-то момент мне показалось, что я для него перестала существовать. У него была странная улыбка на лице. Как будто он вслушивался в доносившуюся издалека неясную музыку — прекрасную музыку. И вдруг положил ладонь мне на колено. Я сбросила его руку, посмотрела на него удивленно. — Она помолчала. — Когда наши взгляды встретились, он посмотрел вниз. Медленно, чтобы я последовала за ним глазами. У него брюки топорщились между ног. Было ощущение, будто мы вдвоем шагнули за зеркало. — Она обернулась к судье и проговорила смущенно: — Извините, Ваша Честь. Но он сказал следующее — тихо, низким голосом: «Люблю смотреть на аппетитную женщину по телевизору и представлять, как бы я трахнул ее. И у меня появляется ощущение, что я делал это на самом деле».

Судья не отрывала от нее взгляда.

— Это было так грубо, — доверительно, словно ей одной, произнесла Мария. — Говорят, для некоторых мужчин половой акт — это акт насилия, а не любви. И я поняла, что Марк Ренсом хочет совершить именно акт насилия — против меня, против того, кем и чем я была: женщиной, добившейся успеха, женщиной, которой могли восхищаться другие женщины.

Ее голос сделался жестким:

— Идеалом Марка Ренсома была женщина-рабыня, свободную женщину он ненавидел. Его возбуждало уже одно то, что он заставил меня слушать рассказ о моральном падении Лауры Чейз. Он хотел сломать мою волю.

Пэйджит увидел, как Шарп стала подниматься со своего места, но потом раздумала.

— Что вы сказали ему? — спросил он Марию.

— Ничего. — Мария смотрела на Кэролайн Мастерс. — Я ничего не сказала.

— А мистер Ренсом сказал что-нибудь?

— Что если я вступлю с ним в половую связь, кассета моя. — Повернувшись к Пэйджиту, она закончила тихо: — Но если я не соглашусь, мои секреты станут известны всему миру.

— И вы отказались.

— Не сразу. Я была слишком напугана.

— Что же вы ответили?

Она опустила взгляд:

— Что я помогу сделать рекламу его книге о Лауре Чейз.

— Но он не согласился?

Мария покачала головой.

— Он сказал, что это еще одна вещь, которую я сделаю для него. — Голос Марии упал почти до шепота. — Но вначале я разденусь перед ним, как Лаура.

— И вы отказались?

— Нет, я ничего не сказала ему. — Она заговорила, словно рассуждая сама с собой. — Меня как будто вела интуиция. Я знала, что не позволю ему сделать из меня Лауру Чейз. — Она вновь обернулась к судье, заговорила торопливо: — Это не путь разума. Это путь ощущений. Помнится, я подумала тогда, что этому не будет конца — если я уступлю ему сейчас, он будет принуждать меня всякий раз, когда ему захочется, пока моя жизнь не станет такой, что не стоит и жить. Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, — кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. — Голос ее окреп. — Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться — во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда.

Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение — политический просчет.

— И что вы сделали? — спросил Пэйджит.

— Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое «я». — Мария глубоко вздохнула. — Ренсом кружил вокруг меня.

Пэйджит шагнул к ней, произнес тихо:

— Что было дальше?

Мария оправила юбку — рефлекторное движение, помогающее женщине справиться с волнением. Угловым зрением Пэйджит снова увидел Карло, его напряженное, страдающее лицо. Зал молчал.

— Я все еще держала в руке свою сумочку, — произнесла Мария тихим голосом. — Неожиданно он оказался надо мной, потянул с меня колготки. Лаура как раз рассказывала, как двое совершали с ней половой акт, в то время как третий наблюдал.

В зале раздался чей-то нервный кашель.

— Было ощущение нереальности происходящего, — продолжала Мария. — Какой-то частью своего сознания я слышала голос Лауры Чейз, ощущала колкую щетину его подбородка, запах шампанского в его дыхании. Я до сих пор ясно помню все это. — Она коснулась лба, как бы силясь припомнить забытые подробности. — Другой человек во мне инстинктивно сопротивлялся Ренсому. Но у меня такое ощущение, что та, другая женщина обеспамятела от шока. И у меня остались только фрагментарные воспоминания.

— А когда вы разговаривали с инспектором Монком, воспоминания были ярче?

— Нет. Дело не в памяти, дело в том, что я была травмирована. И, пожалуй, последствия травмы сильнее ощущались во время разговора с Монком.

Подняв глаза, Пэйджит увидел немигающий взгляд судьи Мастерс, устремленный на Марию и как будто высматривающий истину. Похоже, слушания начинали тяготить ее, беспокоила необходимость принятия решения, недоступного простому разумению.

— Вы помните, — спросил Пэйджит, — как были нанесены царапины, о которых говорила доктор Шелтон?

— О некоторых. Не обо всех. — Повернувшись к Шарп, она проговорила холодным тоном, отчетливо произнося каждое слово: — Одно могу сказать со всей определенностью: я не наносила их после смерти Марка Ренсома. Ни единой.

Последняя фраза была произнесена с убедительным гневом; пока, подумал Пэйджит, выступление Марии почти безупречно.

— Есть ли какие-нибудь ушибы и царапины, которые запомнились больше других?

— Да. — Мария коснулась скулы. — Первый удар по лицу. Я очень отчетливо помню его.

— А почему?

— Потому что он был нанесен неспешно и злобно. — Она помолчала. — И потому, что Ренсом сделал это с явным удовольствием.

Пэйджит увидел, как подалась вперед Кэролайн Мастерс. Он догадывался, о чем она думает — это была травма, которую Элизабет Шелтон как раз и не могла объяснить и нанесенная мужчиной, получавшим наслаждение от игр со связыванием и от притворного изнасилования.