Степень вины - Ричард Паттерсон

Почувствовав, что Кэролайн ее не поддерживает, Терри выдвинула новый аргумент.

— Оправдательными аргументами мисс Карелли, — ответила она, — являются и сексуальные особенности этого человека, и его сексуальное поведение в отношении мисс Карелли. Которое — и она может это подтвердить — выражается и в некоторых мнимо «неясных» подходах, которые Марк Ренсом использовал и к мисс Колдуэлл.

— Но мы, — продолжала судья, — рассматриваем бесспорные улики, чтобы, основываясь на них, решить: действовала ли мисс Карелли в целях самообороны и, следовательно, можно ли говорить о возбуждении уголовного дела. Вы должны признать, Тереза, что случай, который мы рассматриваем, не может быть определен как «акт, сходный» с изнасилованием.

— Это зависит от того, о каком акте мы говорим. — Терри еще раз подошла к проблеме с новых позиций. — Я предлагаю следующее: не принимать решения, пока не проявится полностью версия защиты, которая складывается не только на основании показаний мисс Раппапорт, мисс Колдуэлл и записи беседы психиатра с Лаурой Чейз. Можно рассчитывать на появление новой обширной информации, и у суда будут все возможности для принятия обоснованного решения.

Кэролайн слегка улыбнулась.

— Не занимайся сегодня тем, — заметила она, — что можно перенести на завтра. Особенно когда принимаешь решение.

Терри улыбнулась в ответ.

— Никогда не принимай решение по делу сегодня, — ответила она, — если завтра это можно сделать лучше.

Улыбка судьи Мастерс погасла, она медленно кивнула:

— Хорошо, Терри. Вы отстояли свои позиции. Я приму решение, заслушав других ваших свидетелей. — Она обернулась к Линдси Колдуэлл: — Извините, что забыли о вас, мисс Колдуэлл. Но с точки зрения суда предложение мисс Перальты заслуживает внимания.

— Понимаю, — ответила Линдси.

— Рассчитываю на это. — Судья повернулась к Шарп: — Марни, если у вас появятся новые кассеты, касающиеся мисс Карелли, Лауры Чейз или мисс Колдуэлл, известите меня немедленно. — Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть то, что собиралась сказать. — Немедленно и конфиденциально. И если содержание какой-либо из этих кассет будет предано огласке по инициативе обвинения, я буду рассматривать это как сознательный отказ от участия в процессе. Дело будет прекращено. И, прекращая дело, я объясню почему.

У Шарп был удивленный вид.

— Есть ли необходимость у суда, — спросила она, — брать на себя ответственность за сохранность улик и делать это столь экстраординарным путем?

— Эта необходимость диктуется моим пониманием порядочности. Поэтому я принимаю на себя ответственность. — Кэролайн Мастерс обернулась к Линдси Колдуэлл: — Если я приму решение, на которое рассчитывает мисс Перальта, я извещу вас об этом. И вы объясните все тем, кому нужно.

— Спасибо. Возможно, придет время, и я объясню все семье независимо от того, как будут складываться дела здесь. Но в какой момент это произойдет и произойдет ли, я должна решить сама.

— В конечном итоге, — проговорила Кэролайн, — может получиться так, что я вынуждена буду заставить вас сделать это. Необходимость такого решения будет тяготить меня. Но это часть судейской миссии. Может быть, вы будете более снисходительны ко мне после этого объяснения.

— Несомненно.

— Конечно же, у сексуальности широкий спектр. Но вы могли этого не знать в девятнадцать лет. Как кажется, многие люди сталкиваются с подобными трудностями, причем происходит это в любом возрасте. — Слова Кэролайн Мастерс звучали медленно и отчетливо, как будто для того, чтобы Линдси непременно услышала ее. — За почти двадцать лет работы адвокатом и теперь судьей я близко соприкасалась с проблемами виновности и невиновности — как моральными, так и правовыми. Из всех людей, имеющих отношение к гибели Лауры Чейз, вы, как мне кажется, пострадали больше всех, хотя виноваты менее других. Не судите себя строго.

В глазах Линдси Колдуэлл было удивление. Неожиданно Кэролайн встала, протянула руку:

— Удачи вам, мисс Колдуэлл.

Актриса пожала ей руку.

— Удачи и вам, — тихо сказала она. — Спасибо.

Судья Мастерс вызвала своего помощника. Не прошло и минуты, как Линдси и Терри, сопровождаемые двумя бейлифами[37], спускались в грузовом лифте, думая каждая о своем. Наконец Линдси повернулась к Терри:

— Вы хорошо действовали, Терри. Она, как мне кажется, собиралась вынести решение не в вашу пользу.

— Мне тоже так кажется.

Они оказались в подземном гараже. Черный лимузин актрисы с непрозрачными стеклами был припаркован у лифта. Бейлифы, повернувшись, ушли, шофер Линдси Колдуэлл ждал по другую сторону автомобиля.

— Похоже, — улыбнулась Линдси, — я уеду, как приехала, — анонимно. Такое счастье не часто выпадает.

После небольшой паузы Терри произнесла:

— Не знаю, как вас благодарить.

— Не нужно меня благодарить, я это не ради вас сделала. У меня на самом деле не было выбора.

Терри посмотрела ей в глаза:

— По крайней мере, Кэролайн Мастерс старалась сделать все это терпимее. Больше чем когда-либо, я готова восхищаться ею.

— Ею можно восхищаться — она замечательная женщина. — Линдси помолчала, потом добавила тихо: — Но я думаю, здесь что-то еще — связанное с какими-то особыми чувствами. Что-то глубоко личное.

Прежде чем Терри смогла спросить о чем-либо, Линдси Колдуэлл коснулась ее плеча:

— Желаю вам всего хорошего.

И исчезла в лимузине. Терри смотрела, как он вырулил к выездному пандусу и исчез — черный лимузин с невидимым пассажиром.

2

Кристофер Пэйджит наливал в бокал Марии Карелли красное вино.

— Мне кажется, ты любишь кьянти.

— Любила еще до того, как мы с тобой познакомились. — Ее голос звучал сухо. — Но особенно оценила его, живя в Риме.

Пэйджит уловил в замечании горестный оттенок, в котором смешались: гордость за то, чего ей удалось достичь, и страх, что может наступить время, когда, вспоминая Рим, она будет думать о том, что никогда больше не увидит его.

Пэйджит поднял бокал с вином:

— За Рим.

Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим.

— За Рим, — подхватила она. — И за то, чтобы завтра повезло.

Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса.

И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена.

— Ты хорошо поработала, — сказал он. — Единственное, что от тебя теперь требуется, — сохранять настороженность и спокойствие.

Улыбка Марии стала ироничной.

— Настороженность и спокойствие, — повторила она. — Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы.

Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу — в завуалированной форме, со скрываемой горечью — на то, что Шарп — а возможно, и Пэйджит — верит в ее способность убить.

— Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, — произнес он наконец. — Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты.

И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина.

Как в контрапункте[38], ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом — женщиной, обвиняемой в убийстве.

— Завтра утром, — послышался голос за кадром, — для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания.

Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита:

— Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так.

Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь.

— Марни Шарп нельзя недооценивать, — напомнил он.