Диалектика художественной формы - Алексей Федорович Лосев

– 468). Тут исчерпывающая формула возвышенного.

Прекрасная статья Шиллера «О возвышенном» (рус. пер. П. Вейнберга у Н.В. Гербеля, Полн. собр. соч. III. СПБ. 1893. III 390 – 397) несколько страдает излишним морализмом и резким отграничением возвышенного от прекрасного, доходящим до того, что в возвышенном он напирает на «неудовольствие», якобы содержащееся там.

Из современных авторов недурно рассуждает о возвышенном Р. Гаман, Эстетика, пер. И.В. Самсонова, Μ. 1913, 127 – 130, хорошо подчеркивающий синтез «близости и недосягаемости» и возвышенное как «активный квиетизм», а также и Кон, Общая эстетика, пер. Н.В. Самсонова, Μ. 1921, 170 – 179, ставящий возвышенное в зависимость от конфликта в областях единства формы, единства проявляющейся силы с формою и единства силы в самой себе, равно как и M. Diez, Allg. Ästh. Lpz. 1900, 141 – 144, дающий схему:

· объективно-прекрасное – типическое, и характеристическое,

· субъективно-прекрасное – возвышенное и комическое, и –

· абсолютно-прекрасное – юмор и трагическое.

Разделение у Когена всей сферы эстетического на «возвышенное» и «юмор» (Ästh. I 254 – 258, 274 – 276), хотя и имеет свой смысл, чудовищно в чисто терминологическом отношении.

63.

О безобрáзном – в нашей плоскости – у Руге (Ästh. 88 – 107).

Очень важно рассуждение у Вейссе (Ästh., I 163 – 207), который чуть ли не первый ввел это понятие в эстетику.

Ср. K. Rosenkranz, Ästhet. d. Hässlichen. Königsb. 1853.

Верные мысли о безобразии у K. Fischer. Diotima oder d. Idee d. Schönen. Pfortzheim. 1849.

64.

О прекрасном как равновесии идеи-интеллигенции и образа – в любом руководстве по эстетике. Чтобы не ходить далеко за примерами, сошлюсь на Вл. Соловьева, Красота в природе (Собр. соч., VII2).

65. Зольгер об иронии

В числе своих предшественников в эстетике Гегель счел необходимым назвать наряду с Кантом, Винкельманом и Шеллингом Зольгера и Л. Тика, как представителей учения об иронии (Ästh. I 82 – 88). Гегель правильно сопоставляет иронию с комическим, указывая, что в иронии всегда

«фактически нравственное и истинное, вообще содержание в себе субстанциальное, выставляется в индивидууме и через него как ничтожное» (86).

Прав он также и в том, что «бесконечная абсолютная отрицательность», утверждением которой живет ирония, есть только один момент идеи, а не вся она целиком, чтó он находил у Зольгера (88).

Полная ясность, однако, была бы тогда, если иронию Гегель связал бы с чисто выразительными моментами идеи, что отчасти и близко ему, поскольку он в иронии, видит

«простое диалектическое беспокойство и разрешение бесконечного, как и конечного» (88).

Приблизительно в нашем же направлении рассуждает и Руге (Ästh., 163 – 180), отличающий «Ironie» от «Persiflage» общностью ее объективности, чуждой единичной направленности комического. Классическое учение об иронии принадлежит Зольгеру.

Чтобы понять учение Зольгера об иронии, необходимо кратко пересмотреть его основные черты теории поэзии.

«Поэзия в себе есть внутреннее действие идеи в художническом духе»

(Ästh., 186).

Та ступень сознания, где «художническая идея в нем деятельна», называется фантазией (186), которую надо строжайше отделять от силы воображения просто, так как фантазия

«исходит из первоначального единства этих противоположностей и действует так, что противоположные элементы, выделяющиеся из идеи, также и в действительности целиком соединяются в различных направлениях» (186).

Фантазия в узком смысле слова есть та, которая создает

«целое как идею и деятельность только как развитие ее в действительность»;

это – фантазия фантазии. Чувственность фантазии налична тогда, когда

«мы воспринимаем действительность как первое и как нечто для себя обстоящее и вкладываем в нее художническую деятельность так, чтобы она развивала в действительности жизнь идеи и так к ней возвращалась бы».

Мышление, или рассудок, фантазии получается тогда, когда

«художник так воспринимает идею и действительность, что оба они переходят друг в друга, и именно – в действительности».

Эта третья деятельность – наивысшая в художнике; она – то же, что диалектика в философии (187).

Так как фантазия, исходя из идеи, разлагает идею на противоположности, вскрывающие ее действительность, и творчески воссоздает эти противоположности в двух направлениях – символическом и аллегорическом (об аллегории и символе у Зольгера см. прим. 61), то выведенные три типа фантазии дают следующие шесть различных построений.

Первый вид дает фантазию образную (образующую, bildende), созидающую символ и чувственную (sinnende), которая созидает аллегорию.

Второй вид фантазии дает чувственное выполнение (sinnliche Ausführung) и ощущение (Empfindung),

«куда относится трогательное и особенное состояние души, где само настроение делается понятием, чтó мы называем юмором».

Третий вид фантазии дает символическое направление, которое изображает сферу понятия как действительного, «контемплятивное», и – остроту (Witz), аллегорическое направление, «которое снимает противоположности идеи». Оба объединяются как абсолютный акт в центральный пункт через иронию (188 – 189).

«Фантазия и чувственность суть пути, по которым искусство связывается с действительностью и которые объединяются в рассудке. Но с этим объединением всегда связано двойное:

1) идея должна себя открыть, переходя сама в действительность, и это совершается так в мыслительном созерцании и остроумии (Betrachtung und Witz);

2) через растворение идеи в созерцании и через снятие ее противоположностей в остроумии идея одновременно снимает себя саму; ее откровение необходимо есть одновременно ее снятие в действительности.

Идея, как чистая деятельность, должна потому явиться только еще более могущественной в ее собственной, только в себе самой обоснованной жизни».

«Этот центральный пункт, в котором совершается полное единство созерцания и остроумия, мы называем художнической иронией, поскольку он обстоит в снятии идеи сам через себя. Ирония вскрывает сущность искусства, его внутреннее значение, ибо она есть создание души, в котором мы узнаём, что наша действительность не существовала бы, если бы она не была откровением идеи, но что именно поэтому также и идея с этой действительностью становится чем-то ничтожным и погибает. Конечно, действительность необходимо принадлежит существованию идеи. Но с этим всем связано одновременно и ее снятие» (241 – 242).

«Обычно иронией называют отрицательное в этом определении души, гибель идеи. Что идея открывает себя как чистая деятельность, это мы воспринимаем через наше единство с идеей, и это есть вдохновение (Begeisterung). Напротив того, в иронии мы чувствуем себя противоположными идее. Но в искусстве вдохновение и идея суть одно и то же и неразрывны».

«С каждым восприятием божественного необходимо