Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик

за что-то более серьезное могут и убить. Культурная эволюция подобных норм вполне понятна и служит для адаптации в обществах, где нет официальных правоохранительных институтов или они бессильны и где имущество (коров, лошадей, овец и коз) легко украсть.

Крупного сердитого мужчину у каталожного шкафа я не придумал. Это знаменитый эксперимент, который провели в Мичиганском университете психологи Дик Нисбетт и Дов Коэн. И им не пришлось долго искать экзотическую культуру чести. Многие области Глубокого Юга США были колонизированы “ирландскими шотландцами” из Ольстера (Северная Ирландия), а также шотландскими горцами, которые привезли культуру чести с собой. Многие такие иммигранты, естественно, осели и в северной части Соединенных Штатов, но там они за несколько поколений ассимилировались. На Юге изначальное доминирование ирландских шотландцев в популяциях колонистов позволило культуре чести сохраниться, особенно в сельских регионах с крутыми холмами и болотами. Дов и Дик в своем классическом труде “Культура чести” представили широчайший круг данных, показывающих, что эти нормы чести и их психологические последствия влияют на все от моральных суждений и социализации детей до законов о владении оружием и подачи материала в газетах[410].

А недавно экономист Полин Грожан подчеркнула значение этого явления, объяснив с его помощью, почему количество убийств на душу населения на Глубоком Юге вдвое больше, чем в других частях США. Два округа, держащие рекорд по убийствам, расположены в Техасе и в Джорджии. На уровне штатов первенство принадлежит обеим Каролинам. Полин исследовала данные первой переписи населения в США в 1790 году и установила число поселенцев-иммигрантов из Ирландии и Шотландии для 150 округов. В XVIII веке, перед переписью, на территорию Южных Штатов приехало много ирландских шотландцев и шотландских горцев. Затем Полин показала, что в тех округах, где в девяностые годы XVIII века было больше ирландских шотландцев и шотландских горцев, сегодня, в XXI веке, случается гораздо больше убийств, даже если сделать статистические поправки на воздействие бедности, расовой принадлежности, неравенства и пр. в наши дни. Особенно это касается относительно удаленных округов с пересеченной местностью, где иммигранты и их потомки могли продолжать вести привычный образ жизни скотоводов и поддерживать культуру чести вдали от официальных институтов только что сформированных штатов[411].

Минуточку! Может быть, это все-таки генетика и шотландские горцы привезли с собой гены “агрессивности”, которые сохранились в сельских округах Глубокого Юга? Всегда полезно рассмотреть все гипотезы, однако эта представляется малоправдоподобной, поскольку в самой Шотландии (где горцев полным-полно) не сохранилось ни высоких уровней насилия, ни культуры чести. Статистика по убийствам в Шотландии напоминает скорее Массачусетс, убийств там примерно в три раза меньше, чем на американском Глубоком Юге. Более того, в Новой Англии, а особенно в Среднеатлантических штатах, где тоже осели многие шотландские горцы и ирландские шотландцы, нет никаких соответствий между составом поселенцев в девяностые годы XVIII века и статистикой убийств в XXI веке. В этих местах поселенцы смешались с англичанами, немцами, французами и голландцами и утратили культуру чести.

Я хочу сказать, что в некоторых частях США сохранились пакеты социальных норм, возникшие в ходе культурной эволюции в мире, где официальные институты были слабыми. Эти социальные нормы используют гормоны мужчин, чтобы регулировать их поведение, поощряя насилие в особых контекстах, имеющих отношение к “чести”, в частности при угрозе семье или собственности. Такая биологическая реакция, сконструированная культурой, ведет к повышению частотности определенных видов насильственных преступлений на Глубоком Юге. Это биологическая, но не генетическая особенность.

Химически инертные, биологически активные

Особый взгляд на культуру и биологию дарят нам плацебо. Обычно мы слышим о плацебо, когда нам рассказывают об испытаниях новых лекарств. Во время рандомизированных контролируемых испытаний одна группа случайно отобранных испытуемых получает настоящее лекарство, а другая — сахарную таблетку или иное инертное вещество. Обеим группам говорят, что они получат либо лекарство, либо плацебо (пустышку), и кому что достанется, решит бросок монеты, но сами испытуемые не узнают, что им дают. Принято считать, что это делается с целью преодолеть когнитивные искажения — иначе испытуемые будут сообщать необъективные данные о том, что им стало лучше или хуже, в зависимости от их мнения об испытываемом лекарстве. Поскольку плацебо химически инертно, оно ничего не может “сделать”, не так ли?

Нет, не так. Десятилетия исследований показывают, что все, несомненно, иначе. В зависимости от убеждений, желаний и жизненного опыта испытуемого прием плацебо или прохождение “мошеннической” медицинской процедуры, в том числе поддельной хирургической операции, способно активировать биологические процессы в организме. Нередко это те же самые процессы, которые запускаются действующими веществами популярных лекарств. Плацебо способны унять боль, укрепить иммунитет, смягчить симптомы синдрома раздраженного кишечника, улучшить моторику при болезни Паркинсона и облегчить астму. Однако действие и эффективность плацебо часто зависит исключительно от того, насколько пациент верит в конкретный метод лечения. Чем сильнее веришь, что лекарство поможет, тем сильнее оно помогает на самом деле. Мало того, существует синергическое взаимодействие между масштабом эффекта плацебо и масштабом химического воздействия, то есть чем сильнее человек верит, что лекарство, например морфин, снимет боль (эту веру можно оценить при помощи плацебо-морфина), тем эффективнее оказывается реальный морфин. Некоторые лекарства вообще не действуют, если пациент не знает, что ему их ввели, то есть лекарству необходим эффект плацебо, чтобы катализировать химическое воздействие[412].

Культура играет здесь очень важную роль, поскольку наши убеждения и ожидания строятся либо на личном опыте (исследователи плацебо называют это “обусловливанием”), либо на культурном обучении. Культурное обучение определяет, с каким набором убеждений мы входим в кабинет врача, но иногда этот набор задает сам врач уже после того, как мы вошли. Более того, культура может наладить механизм обратной связи. Предположим, мы ожидаем, что лечение будет очень эффективным, и почерпнули эти ожидания из своей социальной среды. Нас лечат, и нам становится лучше — отчасти благодаря эффекту плацебо, созданному первоначальными ожиданиями. В следующий раз мы опираемся и на обусловливание после прошлого сеанса лечения (на свой непосредственный опыт, когда нам стало лучше), и снова на свои ожидания, полученные через культуру. Такого рода обратная связь может запустить и благотворный круг, и порочный круг, в результате чего вероятность получить пользу от лечения повышается или снижается.

Из-за этого феномена разные медицинские процедуры в разных странах показывают разный уровень эффективности. Например, плацебо при лечении язвы желудка в Германии вдвое эффективнее того же лечения в соседних Дании и Нидерландах. Немцам от плацебо становится лучше в 59 % случаев, а остальным — только в 22 %. При этом, хотя плацебо