Царская Семья - жертва темной силы - Любовь Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первый день своего приезда Император получил извещение от Государыни о болезни детей. Это очень его встревожило. Вероятно, и тяжелые предчувствия томили Государ Это видно из его писем супруге, где проскальзывает грусть.
24-го февраля, вечером, из разговора с Государыней Император узнал кое-что о «голодных беспорядках». Узнали об этом и в свите, но никто не обратил на это должного внимани
25-го числа, несмотря на сильный мороз, Государь поехал в автомобиле на прогулку и заехал в монастырь, чтобы приложиться к иконе Божией Матери и помолиться о Царице, детях и о России. Об этом Государь сообщает супруге в письме от 26-го феврал
По возвращении с прогулки, Император получил письмо от Государыни, где говорилось о беспорядках из-за того, что бедняки осаждали булочные. Император этому значения не придал. Он знал, что в столице хлеба достаточно.
В этот день начинают поступать в Ставку сведения о манифестациях в Петрограде: начальнику Штаба доносят Военный министр Беляев и генерал Хабалов, а Дворцовому коменданту - Протопопов.
Телеграммы, направленные генералу Алексееву Беляевым, носили успокоительный характер, и поэтому не вызвали в Ставке беспокойства.
А. Бубнов в своей книге «В Царской Ставке» пишет,544 что Верховное командование несомненно знало о нарастании революционнного настроения в Петрограде. Но министр Внутренних дел Протопопов уверял Верховное командование, что он справится со всякими беспорядками.
А. Бубнов продолжает, что генерал Алексеев, зная Протопопова, в руках которого находилась высшая гражданская власть в столице, зная этого всеми ненавидимого человека:
»… должен был со своей стороны принять особо сугубые меры для обеспечения порядка в столице».
В оправдание генерала Алексеева необходимо сказать, что он в дни революции очень страдал от своей болезни почек. У него температура доходила до 40 градусов и были сильные боли.545
26-го февраля, в воскресенье, когда Государь шел из дворца в церковь, по пути его следования стояло много народа. Все кланялись Императору, и некоторые женщины - в ноги. Кое-кто крестил Государя вслед. Это показалось странным - какое-то было непонятное настроение у толпы.
Храм был переполнен. Очень горячо молился генерал Алексеев и многие другие.
Император стоял на правом клиросе и тут ему стало плохо. Об этом Государь пишет Императрице в письме от 26-го февраля:546
»… Сегодня утром, во время богослужения, я почувствовал мучительную боль в груди, которая продолжалась с четверть часа. Я едва простоял службу и мой лоб покрылся каплями пота. Я не могу понять - что это было, так как у меня учащенного сердцебиения не было, но потом это внезапно прекратилось, когда я встал на колени перед иконой Пресвятой Богородицы… «
Государь продолжает верить Протопопову. Об этом он пишет в том же письме от 26-го февраля:
»… Я надеюсь, что Хабалов сможет остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял своей головы…»
Протопопов же ничего не делал, лгал Императрице, что все будет хорошо, радовался, что все свалил на Хабалова, а потом, перетрусивши, и совсем исчез.
К вечеру пришла от Родзянко телеграмма о том, что в столице анархия, что транспорт в полном расстройстве, что необходимо поручить лицу, пользующемуся полным доверием, составить новое правительство. В конце телеграммы стояло: «Всякое промедление смерти подобно"547
Телеграмме Родзянко серьезного значения в Ставке не придали.
Генерал Спиридович пишет, что тогда же у генерала Дубенского появилась несчастная мысль - послать в Петроград для усмирения бунтующих генерала Иванова с войсками. Дубенский думал, что поскольку генерал Иванов блестяще справился с подавлением какого-то бунта в революцию 1905 года, то он и теперь усмирит волнение.
Дубенский пошел к профессору Федорову и стал его склонять, чтобы он подсказал эту мысль Императору. Феодоров согласилс
Поздно ночью 26-го февраля пришла от Родзянко Алексееву еще телеграмма, где Родзянко писал, что волнения в Петрограде принимают стихийные и угрожающие размеры. Основа их - слабый подвоз муки к городу, но, главное, - это недоверие народа к власти. В телеграмме Родзянко стояло, что единственным выходом из создавшегося положения является безотлагательное призвание лица, которому верит вся страна, и которому будет поручено составить новое правительство, пользующееся всеобщим доверием.
Тождественные телеграммы были посланы и командующим армиями, где Родзянко просил поддержать его перед Императором.
Таким образом, впервые официально втягивались в политку командующие генералы.548
Эту телеграмму генерал Алексеев прочел поздно вечером и решил доложить о ней Императору утром, 27-го феврал
Генерал Спиридович пишет, что Ставка, не обладавшая правильной информацией ни со стороны Дворцового коменданта, ни со стороны военных властей, и имевшая многомиллионную армию, опоздала в своих действиях относительно подавления революции на несколько дней. Царская Ставка стала принимать соответствующие меры только с позднего вечера 27-го феврал
Поговорив с Алексеевым, Государь согласился назначить ответственное лицо для урегулирования продовольственного вопроса и транспортного дела. Назначить же министерство доверия Император не хотел. В тот день все заметили, что он казался озабоченным.
Вскоре были принесены телеграммы от Хабалова и от Беляева. Там говорилось о бунте запасных батальонов Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков.
Военный министр Беляев писал, что он твердо уверен в скором наступлении спокойствия, и что для этого принимаются меры. Писал также, что власти уверены в успехе.
Генерал Спиридович характеризует эту телеграмму Беляева, как «легкомысленную и преступную по лживости и по желанию успокоить Ставку».
Принесли телеграмму от Родзянко в 12 ч. 40 м., где говорилось о перерыве в занятиях Государственной Думы, что запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом, что убивают офицеров, что гражданская война началась и разгораетс Родзянко писал: «.. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и Династии неминуемо.."549
В это время генерал Дубенский и профессор Федоров агитировали за отправку в Петроград генерала Иванова. О том, что он уже в преклонных годах, и что он уже не тот, каким был в 1905 году - они не думали.
Полковник Сергеевский пишет,550 что генерал Алексеев не одобрял кандидатуру Иванова. Он знал этого генерала и знал, что он для этого поручения не годится
Вечером пришла от Беляева тревожная телеграмма, и теперь в Ставке поверили, что в Петрограде творится, действительно, что-то очень серьезное.
Генерал Алексеев пошел к Императору и было вынесено решение:
1. Послать в Петроград генерала Иванова с назначением его камандующим Петроградским Военным округом. Ему повелевалось выехать 28-го числа с тремя ротами Георгиевского батальона, который находился в Ставке.
2. Послать в Петроград от Северного и Западного фронтов по бригаде пехоты, по бригаде кавалерии и по одной пулеметной команде.
В этот день, 27-го февраля, Государь получил от Императрицы три тревожных телеграммы, где говорилось, что революция приняла ужасающие размеры, что уступки необходимы, и что горит Окружной суд. Государь, ввиду создавшегося опасного положения в столице, решил ехать в Царское Село.
Теперь в Ставке стали понимать, что положение в столице очень серьезное, что Петроград и вся Россия в опасности.
В книге «Последние дни Императорской власти», Александр Блок, основываясь на записках генерала Дубенского, пишет:551
«Во всяком случае, настроение Ставки резко изменилось к вечеру 27 феврал Воейков, который балаганил, устраивал свою квартиру и до 5 часов дня «прибивал шторки и привешивал картинки», вдруг понял трагичность положения и «стал ходить красный, тараща глаза»…
Дубенский рассказывает в своем дневнике (от 3 марта), что «27 февраля вечером было экстренное заседание под председательством Государя, Алексеева, Фредерикса и Воейкова. Алексеев, ввиду полученных известий из Петрограда, умолял Государя согласиться на требование Родзянко дать конституцию, Фредерикс молчал, а Воейков настоял на непринятии этого предложения и убеждал Государя немедленно выехать в Царское Село».
Около 10 часов вечера 27-го февраля от генерала Рузского пришла телеграмма, где он поддерживал Родзянко в необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население.
