Царская Семья - жертва темной силы - Любовь Миллер

»… генерал Рузский добавил, что та телеграмма, которую Государь ему накануне передал относительно ответственного министерства, настолько, по его мнению, запоздала, что он ее, после переговоров с Родзянко, даже не отправил и что сейчас единственный выход - отречение Государ..»

В 12 часов ночи генерал Рузский опять пошел к Государю и стал убеждать его приостановить репрессивные меры против революции, и, прежде всего, остановить действия генерала Иванова. Согласившись на это, Император в первом часу ночи послал генералу Иванову в Царское Село телеграмму, в которой повелевал до своего приезда никаких мер не принимать. (См. выше).

Рузский же поспешил отдать приказание о возвращении на фронт взятых от него войск и послал Алексееву телеграмму об отозвании войск, посланных с Западного фронта.

Генерал Спиридович пишет, что таким образом Рузский ликвидировал вопрос о вооруженном подавлении революции.566

Спиридович также пишет, что генерал Рузский сломил измученного, издерганного морально Императора, который не находил в те дни около себя настоящей поддержки.

Государь сдал морально. Он уступил грубой, напористой силе человека, который топал ногами и стучал рукой по столу. Об этом Император потом рассказывал своей матери, Марии Феодоровне, и Государь не мог забыть этого даже в Тобольске…

В ночь на 2-е марта в Таврическом дворце произошло совещание Временного Комитета Думы и Исполкома. От Временного Комитета там были: Родзянко - председатель, Милюков, Шульгин, Львов, Некрасов, Чхеидзе, Годнее, Керенский, Шидловский и другие. От Исполкома были: Соколов, Стеклов-Нахамкес и Суханов-Гиммер.

Собрание было бурным. Настроенные друг против друга, они обсуждали вопрос о составе правительства, а потом перешли к вопросу о Монархии. Исполком не хотел, чтобы принимались какие-либо шаги к предрешению будущей формы правления в России. Милюков же горячо отстаивал установление конституционной монархии при Цесаревиче Алексее и регенстве Великого князя Михаила Александровича. Спор продолжался, но в это время Родзянко попросили в главный штаб для разговора с генералом Рузским. Это было в 3 часа 20 мин. ночи 2-го марта. Рузский сказал, что Император согласен даровать ответственное министерство, и о том, что об этом уже готов манифест. Родзянко ответил, что этого теперь недостаточно, что «династический вопрос поставлен ребром», и что, «к сожалению, манифест запоздал"567

Текст разговора между Родзянко и Рузским был отправлен генералу Алексееву.

Между тем, бурное собрание в Таврическом дворце продолжалось. Очень горячился А.И. Гучков, который настаивал на отречении Императора. Он сам предложил себя, чтобы ехать к Государю и просить его об отречении. С Гучковым выразил желание ехать В.В. Шульгин.

В шестом часу утра Гучков и Шульгин покинули здание Государственной Думы и направились в Псков.

Генерал Спиридович пишет, что на поездку Гучкова и Шульгина - двух добровольцев-политиканов, согласились семь или восемь усталых, растерявшихся членов Временного Комитета Думы во главе с Родзянко и Милюковым…

В Ставке в это время шла лихорадочная работа. Рано утром, 2-го марта, генерал Алексеев узнал о разговоре Рузского с Родзянко.

Около 9-ти часов утра, по приказанию Алексеева, генерал Лукомский вызвал к телеграфу Пскова генерала Данилова и передал ему следующее:568

»… Генерал Алексеев просит сейчас же доложить Главкосеву, что необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить ему о разговоре генерала Рузского с Родзянко. Переживаем слишком серьезный момент, когда решается вопрос свержения Государя с престола…»

Далее в этой телеграмме Лукомский добавил от себя:

»…. по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состоятьс Надо помнить, что вся Царская Семья находится в руках мятежных войск…»

Эти слова Лукомского о занятии Царскосельского дворца войсками были неверны. Генерал Спиридович пишет, что здесь или Ставка была в заблуждении, или же Ставка хотела напугать этим Государя и подтолкнуть его на отречение.

Была отправлена всем главнокомандующим телеграмма №1872,569 где говорилось, что Император изъявил свое согласие учредить ответственное перед палатами министерство, поручив Родзянко образовать кабинет. Но ввиду того, что этот акт уже запоздал, то династический вопрос теперь поставлен ребром и войну можно продолжать до победного конца лишь при отречении от престола Императора в пользу сына при регенстве Михаила Александровича.

Далее в телеграмме шло личное мнение Алексеева и желание, чтобы главнокомандующие послали свои телеграммы в Псков, Государю.

Эта телеграмма №1872 была послана главнокомандующим: Брусилову, Эверту и Сахарову, а также в Тифлис генералу Янушкевичу для Великого князя Николая Николаевича.

Генерал Алексеев хотел узнать также мнение о возможном отречении Императора у начальника Морского штаба при Ставке, адмирала Русина.

Адмирал Русин был приглашен в Ставку к Алексееву и последний стал говорить ему о предполагаемом отречении Императора. Реакция Русина выразилась восклицанием:570

«Какой ужас, какое несчастие!»

Генерал Алексеев молчал. Тогда адмирал Русин встал, попрощался и вышел из кабинета Алексеева, даже не спросив его, для чего он его приглашал.

Ночь с 1-го на 2-е марта Государь провел почти без сна. Он написал телеграмму Императрице, потом долго молился, целовал образки и фотографию Наследника.

Около Государя не было ни одного близкого человека, кто мог бы поддержать его морально и дать правильный совет.

Во время утреннего чая Император сидел очень бледным. Это заметили все. Потом он пригласил к себе генерала Рузского, который доложил ему о ночном разговоре с Родзянко и положил перед Государем ленту текста разговора.

Император внимательно читал ленту. Потом он встал и в раздумье подошел к окну. Затем, обратившись к Рузскому, стал спокойно говорить об отречении от престола. Он сказал, что рожден для несчастья, что приносит несчастье России, и что если необходимо для блага России, то он отойдет в сторону. Но далее Государь выразил опасение, что народ этого его шага не поймет, что его начнут обвинять в том, будто он изменил своей клятве, данной в день священного короновани

В это время Рузскому подали телеграмму Алексеева №1872. Рузский сказал, что ему надо подумать и посмотреть, что ответят другие главнокомандующие. Тогда Государь сказал: «Да, и мне надо подумать».

Генерал Воейков пишет, что когда он пришел к Государю, его поразила перемена, происшедшая в облике Императора:571

»… Казалось, что он, после громадных переживаний, отдался течению и покорился своей тяжелой судьбе. Мой разговор с Рузским не дал мне основания сказать что-либо в утешение Его Величеству, несмотря на самое горячее и искреннее желание это сделать».

В ответ на телеграмму Алексеева №1872 Государю пришли телеграммы от главнокомандующих фронтами.

В телеграмме Великого князя Николая Николаевича стояло:572

«Генерал-адьютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России и спасения Династии, вызывает принятие сверхмеры. Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет…»

Генерал-адъюдант Брусилов в своей телеграмме писал, что в данный момент единственный выход - это отказаться от престола в пользу Наследника.

Генерал-адъюдант Эверт также писал, что он умоляет Императора принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной Думы, выраженное генералу-адъютанту Рузскому.

Позже пришли телеграммы от генерала Сахарова и вице-адмирала Непенина.573

В телеграмме генерала Сахарова среди прочего, говорилось:

»… Переходя же к логике разума и учтя создавшуюся безысходность положения, я, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом, является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний».

Телеграмма от вице-адмирала Непенина:

«С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать. Всеподданейше присоединяюсь к ходатайствам Вел. Кн. Николая Николаевича и главнокомандующих фронтами о немедленном принятии решения, формулированного председателем Гос. Думы…»