Долгая зима - Владимир Иванович Петров

левую, метко угодил. Отлетел тот за бровку аллеи, в снегу забарахтался.

– Оля? – позвал Евгений, выискивая её в темноте. – Ты где?

Она не откликнулась, словно её несколькими минутами ранее вовсе не было рядом. В замешательстве он забыл о нападавших. Этого было достаточно, чтобы третий с выломанным от павильона бруском наскочил на него сзади.

– Кончай, суку! – отплёвываясь кровью, скомандовал хлипкий. – Раз по-доброму не хочет…

От удара Евгений закачался, но устоял. Освещённый подкатившим «нисаном», не видел он, как из него выскочили ещё двое на подмогу хулиганам. Услышал только:

– Марат, остановись! Это же мой отец…

«Олежка? Откуда?» – мелькнуло в помутившейся голове Евгения, но второй удар, сильнее первого, отключил его сознание.

Очнулся он уже дома. Олег с Гошей на «ниссане» привезли его, при неисправном лифте с трудом доволокли на шестой этаж.

– Как чувствуешь? – спросил Олег. – «Скорую» вызывать?

Евгений ощупал голову:

– Не нужно. Гудит, но цела, кажется…

Вдруг он обеспокоился:

– А что с Олей?

– С какой ещё Олей? – удивился Олег.

– Достанется же этой наводчице, – не сдержался, высказался вслух Гоша.

– О чём ты, Гоша? – насторожился Евгений.

– Шутит он, – поспешно вмешался Олег, недовольно глянул на дружка. – Привычка у него такая.

– Никакой женщины мы там не видели. Пошутил я, дядь Жень, – поправился Гоша.

Евгений недоверчиво поглядел на ребят:

– Темните что-то… Докопаюсь я до вас.

– Ну, даёте, дядь Жень, – обиделся Гоша. – Мы выручили вас, и такая неблагодарность. Ну, да ладно, ушли мы. Поехали, Олег. На турбазе заждались, поди…

– Марат с дружками? – вспомнил Евгений парковское.

– Ого! – воскликнул Гоша. – Глубоко копаете, дядь Жень. Разрешите удалиться?

– Иди себе, – тихо сказал Евгений. – Только без Олега. Хорошо?

– А я ему не указчик. – Гоша понял, что их «турбаза» раскрыта, но как ни в чём не бывало, повернулся к Олегу: – Верно?

Олег молча стал одеваться.

Евгений пошатываясь шагнул к двери, закрыл её за Гошей.

– А ты не пойдёшь, – остановил он сына. – Хватит! Загреметь хочешь со своими подельниками? Забыл, о чём перед смертью мать просила?

– Я-то не забыл, – вскипел Олег, в наступление пошёл. – Это ты предал маму. Ладно бы с путной связался, а то со шлюхой последней…

Евгений, готовый закатить сыну пощёчину, сдержался:

– Но ты не знаешь Олю…

– Никакая она не Оля, – перебил его сын. – Придумала она всё. Роль искусно сыграла. Пумочкой, слышал, её кличут. Видеться с ней не приходилось, зато с другими, подобными, хорошо знаком. Через них мужиков-бабников до трусов раздевают и квартиры чистят. Не понимаю только, чем ты ей приглянулся? Обычно богатеньких они цепляют, тщательно готовят ограбление…

– И вправду, Оля до всего допытывалась, – мучительно припоминал Евгений. – Наводчица, значит.

Всё же он попытался защитить её:

– А если Пумочка эта, как ты обозвал Олю, человеком хочет стать?

– Не станет. Слишком увязла в дерьме. Глубже некуда. И знает многое. Её скорее кокнут, чем из своего круга выпустят.

– Жалко. Так она похожа на маму, – задумчиво, скорее себе, сказал Евгений.

– Нечистая сила тебе подсунула её в образе мамы, – злорадно хохотнул Олег. – И правильно сделала! Как следует наказала…

– Замолчи! – сорвался Евгений. – Как ты смеешь так разговаривать?

– После всего этого противен ты мне, папа, – досказал своё Олег.

– Выметайся, коли так, – вышел из себя Евгений. – Чтобы ноги твоей здесь не было!

Выгнав сына, тотчас спохватился, следом за ним сбежал по ступенькам лестницы во двор.

– Олежка, прости… Не уезжай, – крикнул он, увидев сына, усаживающегося в «ниссан».

Олег не услышал его или не хотел слышать.

Дверца резко захлопнулась, и машина с места взяла рывком.

Не прощу!

Фронтовику Синеглазову, прошедшему Вторую мировую без единой царапины, на восьмом десятке лет ампутировали обе ноги. Он лежал в одиночной палате лучшей в городе больницы, безучастно дожидаясь конца врачебного осмотра, глядел в окно на предзимнее с грузными облаками небо цвета его синих поблёкших глаз.

– Будем жить, Пал Палыч! – довольный состоянием ампутированного, улыбнулся хирург, оперировавший Синеглазова, казалось бы, безнадёжного в запущенной гангрене.

– А на хрена мне такая жизнь? – не разделил его радости пациент. – Обрубком на диване валяться, даже нужду не способный как положено справить? Кому я теперь нужен…

– Вот это ни к чему, – остановил его хирург. – Не отвернётся Олег. Уж поверьте мне. Вернётся из командировки, тотчас явится.

Лёгок на помине, в палату вошёл сын ампутированного – крупного телосложения, с пронзительно голубыми глазами.

– Посмотрим, посмотрим, чем здесь эскулапы занимаются, – бодро начал он, откинул простынку, прикрывающую культи отца. Даже мысленно подготовленный к тяжёлому зрелищу, он осёкся, захлебнулся словно. – Надо же так отчекрыжить!

– Укоротили малость, – пытался пошутить Синеглазов-старший, но слишком слёзно это у него вышло, и он тоже затих.

– Будем жить! – тревожную паузу заполнил хирург. – Чуть раньше надо бы, но ничего… Выше – живые ткани, здоровые. Сообща всё преодолеем. Я коляску с ручным приводом берусь пробить. Олега попросим под габариты квартиры её по-инженерному додумать, так что вам, Пал Палыч, только и остаётся, что рулить.

– А как скоро можно будет забрать отца? – спросил пришедший в себя Олег.

– Пару недель подержим. Могу продлить, хотя надобности в этом не вижу. Состояние нормальное.

– Не будем тянуть, – поспешно сказал Олег, словно боясь, что врач передумает. – Не к чему в больнице маяться, когда дома все условия: комната отдельная и кормёжка соответствующая. Главное, с родными ему веселее, чем при сиделке, какой бы внимательной и доброй она ни была. Да, пап?

– Спасибо, сынок, – благодарно кивнул отец. Кажется, и сини в его глазах прибавилось.

Олегу до слёз стало жаль отца, всегда решительного, твёрдого, уверенного в себе, а теперь вот разом потерявшего эти качества и сникшего до неузнаваемости. Только ненадолго хватило ему этой внезапно нахлынувшей теплоты. Не успел он сбежать с третьего этажа больницы, как затаившаяся на время мыслишка вновь стала точить его, червяком усиленно взрыхлив почву, на которой она и проросла, подленькая…

…Ладно всё складывалось у младшего Синеглазова, единственного в семье. Безоблачно жилось ему при родителях в районном посёлке. Удачно всё сложилось и далее, когда в город за высшим образованием подался.

С первой же попытки поступил в политехнический институт, легко получил диплом и здесь же, в областном центре, жизненно определился. С престижной должности на крепком заводе начал, в гору быстро двинулся. С женитьбой квартиру дали. Дачей обзавёлся, машиной. Сын родился, как положено, синеглазый.

Словом, жил да радовался до поры до времени, от работы не отлынивая, с людьми простыми ладя, покуда к заводскому начальству близко не прибился и воочию не увидел под масками показной озабоченности за трудовой народ истинные