Долгая зима - Владимир Иванович Петров

лица директоров, при которых работать ему довелось. Не устоял он в зависимости своей. Пристальнее стал присматриваться к начальству, хамелеоновские методы их понемногу начал перенимать.

Способным учеником оказался Олег Синеглазов. Порадовал бы он своих учителей, да неожиданно быстро новореформенное времечко заломило завод. Не успел Олег как следует развернуться на нём, нужными связями обрасти в городе.

– Эх, раньше бы чуть! – запереживал он. – Что же теперь? Как дальше-то?

Этот момент и подгадала жена, немка по национальности. Предложила мужу в Германию уехать к её родственникам, покинувшим ранее Россию и неплохо там устроившимся.

«А что? Хуже не будет, – рассуждал Олег. – Российский беспредел только начинается. За бугром переживём лихолетье. А там видно будет». Подумал ещё: «Лишь бы отец, недавно перебравшийся к нам на житьё из района, добро на это дал».

– А не махнуть ли на родину вот этого напитка? – вкрадчиво спросил он, угощая отца специально купленным для серьёзного разговора баварским пивом. – Поехал бы пожить там в нормальной обстановке?

– Никогда! – отрезал Синеглазов-старший. – Мне, русскому человеку, лучше круто посоленный чёрный хлеб с водой, чем немецкие бутерброды хвалёным ихним пивом запивать. Не для этого я Берлин брал в сорок пятом!

– Да нельзя же всё на один аршин мерить. Полвека с той поры утекло, мир сильно переменился с тех пор, – возразил Олег, но не смог переубедить отца.

Вот тогда-то и проклюнулась в Синеглазове-младшем, ростки дала мыслишка подленькая: «Что ж, раз отец такой принципиальный и патриотичный, пускай и доживает свой век на хлебе с водой. А мне до лампочки, под каким флагом жить и кому кланяться. Лишь бы бабки водились».

…Олег выскочил из больницы на свежий воздух. Не застегнув кожаную куртку, торопливо зашагал аллеей больничного сада.

Стояла поздняя осень. Лишь одиночные листочки, застиранные дождями, желтоватыми лоскутками трепыхались на ветру. Начали кружить первые снежинки, обещавшие скорый зазимок. Но, как бывало раньше, не подставил Олег им ладони, не залюбовался их дивной резной красотой. Не до того ему было.

Мысль о Германии подгоняла его. На радость жене, тайком от отца стал он собираться в дальнюю дорогу. Выгодно продал дачу, машину, покупателя на свою четырёхкомнатную квартиру за хорошие деньги сыскал. Сполна их с него получив, прописал заблаговременно, чтобы потом при отъезде не канителиться. На вырученные деньги приобрёл немецкую валюту. Словом, последнее осталось – квартирное добро сбыть да с отцом определиться. И… вот эта очень несвоевременная ампутация!

– Съездил бы в районный посёлок к двоюродному братцу, единственному родственнику своему. Чать не откажет присмотреть за Пал Палычем, – советовала жена. – Не обидим деньгами.

– Не хочу быть обязанным ему, – не соглашался Олег. – Прилипчивый он больно, сама знаешь. Он в случае чего и в Германии достанет!

– Тогда как же? С чужими и вовсе не столковаться. Кому такая обуза нужна? Не в Германию же его с собой тащить?!

– Есть вариант, – успокоил Олег занервничавшую жену.

Как раз по реализации этого варианта и спешил он из больницы. Повезло ему. Обменял он только что подпольно сваренные на заводе два гаража на двухкомнатную хрущёвку на окраине города. Желающих вселиться в неё быстро приглядел среди заводских молодожёнов, согласившихся за безногим человеком как за родным присматривать, что и было скреплено печатью нотариуса.

– Лучше и не придумать! – радостно потирал руки Олег. – И место подходящее: лес, речка. Любуйся себе в окошко. Да и молодые супруги – люди надёжные. Не обидят старика. Деньгами на первый случай их задобрю…

Отца он забрал из больницы в тот же день, как разрешили.

Довольный сыновней заботой, старший Синеглазов, конечно же, ничего плохого не подозревал. Он постепенно свыкался с потерей ног, с нетерпением ожидал обещанную хирургом коляску.

Иногда через плотно закрытую дверь до него доносились сдержанные незнакомые мужские голоса. Но он не придавал им особого значения, как и скрежету передвигаемой мебели.

Быстро распродал Олег дефицитную обстановку квартиры. Лишь в отцовой комнате ничего не тронул, оставил для той квартиры, где предстояло доживать безногому фронтовику.

Всё исполнил Олег наилучшим образом. Оставалось самое неприятное – сообщить отцу об отъезде в Германию. Не знал, как сказать. Помог товарищ отца, фронтовик, с которым познакомился старший Синеглазов ещё до своей страшной операции.

– Попрощаться вот зашёл, – сказал гость, прослышавший о поспешных сборах Синеглазовых в Германию. – Вряд ли ещё увидимся.

– Не понял! – удивился Синеглазов колючему тону гостя. – Умирать вроде бы ещё не собираюсь, хотя отчекрыжили дальше некуда! Да и ты, вижу, не торопишься на тот свет. Молодцом выглядишь!

– Я-то родную землю не покину. В неё лягу, как Господь приберёт. А вот ты где думаешь покой обрести?

– О чём это ты? – насторожился Синеглазов, припомнив разговор сына о Германии. – А ну, валяй напрямки. По-фронтовому!

– Да куда уж прямее! Мебель уже из квартиры вывезли. Билеты, слышал, тоже куплены… Вот и зашёл попрощаться, в глаза твои посмотреть.

У Синеглазова аж зашлось сердце.

– Есть кто в доме? – заорал он, задыхаясь от гнева.

На крик в комнату заглянула сноха, удивилась незваному гостю. На минутку она выходила в магазинчик возле подъезда. Этого времени и хватило незнакомцу войти в незакрытую на ключ квартиру.

– Решились всё же! Бежать… За границу! – задёргался Синеглазов, пытаясь подняться на руках.

– Успокойся, папа. Нельзя же так, – обняла она свёкра и с такой злобой взглянула на непрошеного гостя, что тот тут же засобирался и ушёл. – Нельзя же так! – успокаивала она. – Не бросаем же вас, папа, на произвол судьбы и в интернат не сдаём, как некоторые. Квартиру подобрали вам с природой рядом. Хорошие ребята с Олеговой работы присматривать будут. С врачом договорились, так что всё нормально, папа.

– Да какой же я тебе папа! – оттолкнул свёкор сноху. – Не смей так называть меня, фашистка недобитая! Знал я и раньше, что такое родство добром не кончится. На свадьбе по глазам сватов видел, что временщики они здесь, на нашей земле. Не ошибся! При первой возможности укатили. И ты туда же. И сыну голову заморочила… Сейчас же с глаз моих долой!

Долго ещё он бранился, пока не обессилел голосом. От обеда наотрез отказался. Щи на палас специально пролил.

– Скорее с голоду сдохну, чем с рук твоих кормиться! – заявил снохе, молча наблюдавшей за происходящим.

Оба они с нетерпением ожидали Олега.

– Фашистам продался?! – не стал выслушивать старший Синеглазов доводы младшего. – Отца родного бросаешь! Не сын ты мне боле! Знать тебя не желаю! Видеть не хочу!

Всю ночь бесновался он. Откуда только силы взялись. Лишь под утро, выдохшись, присмирел. Отвернулся к стенке и лежал неподвижно, ни на что