Религия Библии. Христианство - Андрей Борисович Зубов

проявил Иисус на земле, это прояв­ление любви! А сатана хотел, чтобы Он проявил свой эго­изм и тем самым разрушил любовь. И между человеком и Богом установилась бы опять стена. Но Иисус, сказав: «Впрочем, не Моя, но Твоя воля да будет», воспроизвел в Своих отношениях с Отцом эту абсолютную любовь, пре­данность Богу, когда воля Божия в Нем совершается. И тем самым Он побеждает зло. «Бог — это всех объединяющий эрос или любовь», — объясняет Максим Исповедник (от/ ■паутшу еуопо/од ершд цто/ ауапц о еат/v)[81].

Значит, перед каждым из нас открывается во Христе та же возможность и та же перспектива. Поэтому-то, говорит апостол и евангелист Иоанн, «Бог есть любовь». Именно в этом смысле, что отношения в Боге — это любовь, ко­гда не своего блага, но блага другого ищут и не свое же­лание, но желание другого осуществляют, если, конечно, это желание другого ему на пользу.

Никейский Собор 325 года дал великое объяснение. Христиане спасались, шли на мученичество, умирали без этих богословских выкладок. Но когда возникли реаль­ные соблазны, понадобилось это объяснить. Отсюда по­явилось христианское богословие, которое, может быть, не очень просто, но объясняет эти вещи. Первый пери­од — это споры о Троице. Их так и называют — «трини- тарные споры»[82].

Троичность и «пучина Божества»

Раскрытие в текстах Нового Завета троичных отношений в Боге (как мы только что выяснили, необходимых для пони­мания христианами обожения человека) привело к столк­новению нового учения с самым глубоким религиозно-фи­лософским течением греко-римского мира — с учением

Платона и неоплатоников. Еще до того, как тринитарные формулы получили четкие богословские определения на Первом (325 год) и Втором (381 год) Вселенских Соборах, платоники указывали образованным христианам на невоз­можность разговора о сущности Бога. Бог познаваем в сво­их проявлениях, нисхождениях, но неприступен в Своей Сути. Христиане же настаивали, опровергая, в частности, Савеллия, что Ипостаси Святой Троицы и Их отношения — это именно внутрибожественные отношения вечных Лиц единой Божественной Природы[83].

Может быть, самым ранним свидетельством такого спора является беседа на берегу моря мученика Юстина Философа с неким Старцем, о котором Юстин в Эфесе рассказал увлеченному эллинской философией молодо­му иудею Трифону. Этот диалог с Трифоном имел ме­сто в 140-е годы. За немалое время до этого Юстин сам искал смысл жизни и возможность Богообщения в раз­личных философских системах. «Учение Платона о бес­телесном», преподанное «одним из знаменитых плато­ников, человеком разумным», «сильно восхищало меня, и теория идей придавала крылья моей мысли. В скором времени, казалось, я сделался мудрецом и в своем без­рассудстве надеялся скоро созерцать Самого Бога, ибо такова цель Платоновой философии»[84].

Из начала II века звучат полные внимания и трепе­та слова, знаменующие жажду богообщения. Старец, сам принадлежавший, видимо, к поколению учеников апосто­лов Иисуса, по всем правилам античного философского диалога спрашивает молодого Юстина: «Есть ли в нашем уме сила такой природы и объема, чтобы могла пости­гать то, что не было сообщено ему посредством чувств? Или ум человека увидит ли когда Бога, если не будет он наставлен Святым Духом?» Юстин отвечает: «Платон го­ворит, что таково око ума и для того дано нам, чтобы мы могли посредством него, когда оно чисто, созерцать то истинно сущее, которое есть источник всего того, что по­стигается умом, которое не имеет ни цвета, ни формы, ни величины, ни другого чего-нибудь видимого глазом, но есть существо тождественное себе, высшее всякой сущ­ности, неизреченное, неизъяснимое, единое прекрасное и благое, внезапно появляющееся в благородных душах по причине их сродства и желания видеть Его». «Какое же сродство, — спрашивает Старец, — имеем мы с Богом? Разве и душа божественна и бессмертна и есть часть то­го верховного Ума? Как он видит Бога, таким же образом и мы можем умом нашим постигать Божество и через то уже блаженствовать?» — «Совершенно так, сказал я»[85].

Нам уже не раз приходилось упоминать таких выдаю­щихся мыслителей конца I и II веков по Р.Х., как Апулей, Плутарх из Херонеи. К ним можно добавить Максима Тирского и «Дидаскалик» Альбина. Всех их ныне име­нуют «медиаплатониками». И все они что-то уже знали о христианстве. Юстин, как мы можем убедиться, хоро­шо был обучен платоническим философом — основы ми- ровидения Платона переданы им правильно. Да и таин­ственный Старец отлично владел и понятиями, и формой философского диалога. А сам факт беседы и превращение ее в часть сочинения, сохраненного до сего дня, свиде­тельствует, что в культурной части Античного мира на­чала II века запрос на такой уровень интеллектуального дискурса был очень высок, и диалог шел между платони­ками и христианами не только на уровне душевной ве­ры, но и на пределе интеллектуального анализа.

Из начала III века у нас есть иное, более амбивалент­ное свидетельство. Речь идет о прославленном учителе философии Аммонии Саккасе (175-242). Выходец из бед­ной египетской христианской семьи (его прозвище Хаккод (мешок) намекает на то, что в молодости он был грузчи­ком в порту Александрии), он стал великим мыслителем, синтезировавшим учения Платона и Аристотеля. Его про­звали Теодидактом, то есть «наученный Богом». Наиболее известными учениками Аммония были создатель неопла­тонизма Плотин и великий христианский богослов Ориген. Плотин всегда отзывался с благодарностью об Аммонии [Порфирий. Жизнь Плотина, 4-5]. Неоплатоник и мистик Порфирий утверждает [Против христиан, 3], что Аммоний оставил христианство, открыв для себя глубины филосо­фии Платона. Христианский историк Евсевий Кесарийский (260-340) свидетельствует обратное: «Аммоний до послед­него часа держался чистого и совершенного божественно­го любомудрия, о чем и доныне свидетельствуют его тру­ды, которые широко его прославили, например, его книга «О согласии Моисея с Иисусом» и другие, которые можно найти у любителей истины» [Церковная история. VI, 19,10].

Неверно сказать только, что во II-III веках шла упорная борьба между платонизмом и христианством. На этом вы­сочайшем уровне шла не столько борьба, сколько напря­женный поиск истины в диалоге, в споре, в сопоставлении духовных прозрений. Уже апостол Павел пишет: «Знаю че­ловека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) вос­хищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке, что он был восхищен в рай и слышал неизреченные сло­ва, которых человеку нельзя пересказать» [2 Кор. 12:2-4]. Прозрения и духовные восхищения в Божественное Иное для христиан того времени были, скорее всего, не исклю­чением, а почти нормой. Сами христиане объясняли их вхождением в Бога через единство с воскресшим Иисусом, которое достигалось после таинства Крещения-Омытия и сошествия на христиан Святого Духа. Прозрения и ду­ховные восхищения в область «Единого и Благого»