Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

прежде всего они набрасываются на панты и немедленно съедают их. Даже ворон, оказавшись у такой добычи, предпочитает панты, забывая о своем лакомстве — глазах, которые он обычно выклевывает в первую очередь.

Однажды на раненного мною и «уснувшего» в лесу изюбра наткнулся медведь. Это было в конце мая, когда панты достигают своего расцвета и обильно заполнены кровью. Выслеживая зверя, мы увидели хищника уже удирающим от нас. Каково же было наше разочарование! Медведь съел панты, причем буквально до лобовой кости. Вся голова и трава под нею были залиты алой кровью. Мы освежевали пантача, мясо развесили, а так как это было вечером, то решили приехать за ним утром. Ночью к мясу попал колонок, он оставил после себя яму на том самом месте, куда стекала кровь от пантов и где лежали от них мелкие остатки. Трудно понять, почему панты и кровь от них возбуждают у хищников такую жадность.

Для того чтобы сохранить панты на долгое время, их заваривают. У нас имелся для этой цели лист железа, из которого мы сделали ванну. Ее установили на камнях, и развели под ней костер. Когда температура воды в ванне была близка к кипению, Прокопий, удерживая обеими руками панты, сказал:

— Вначале непременно нужно заваривать основание рогов, иначе смотрите, что может быть…

И он при нас опустил в почти кипящую воду мягкие концы одного рога. Три-пять секунд — и из сосудов, проходящих через лобовую кость, которая отрубается от головы вместе с пантами, брызнули тонкие фонтанчики крови. Он выхватил из воды панты и опустил их в ванну уже основанием.

— Еще немного подержать, и концы лопнули бы. А вот когда с основания завариваешь и постепенно доходишь до отростков, тогда ничего, да и кровь не течет, она у выходных сосудов свернется и закупорит их, — продолжал рассказывать Прокопий собравшимся вокруг него товарищам.

Опуская на какую-то долю минуты то одну сторону пантов, то другую, он делал это до тех пор, пока они хорошо не прогрелись. Затем он сдул с рогов пар и осторожно уложил их «отдыхать» на толстый слой мха, приготовленного заранее. Минут через двадцать пять он проделал с пантами то же самое и до следующего дня подвесил их в тени под елью. При ежедневном повторении этой процедуры панты постепенно уменьшались в объеме, их концы морщились, и дней через десять они почернели. В таком состоянии панты хранятся много лет.

Для нас же, в условиях походной жизни, заварка рогов представляла большую сложность. Их нужно было нести на руках или за плечами, оберегать от сырости, постоянно наблюдать за ними. Но мы испытали радостные минуты, когда осенью преподнесли в подарок шесть пар пантов, хорошо заваренных, Тафаларскому колхозу на реке Гутара.

Появившиеся ночью облака принесли с собою дождь. Непогода затянулась. Кизыр, выйдя из берегов, вынудил нас снять лагерь и отойти к горам.

Я, Павел Назарович и Козлов на второй день поехали к устью реки Белая, впадающей в Кизыр, выше Кинзилюка, с левой стороны. Главный исток этой небольшой реки вытекает из обширного цирка, обрезающего своею отвесной скалою одну из вершин Фигуристых белков. В глубине этого цирка расположен современный ледник. Он начинается от вершины белка и, круто спадая на дно цирка, заканчивается там несколькими языками у моренных отложений. Этот ледник, как и несколько других, расположенных в этой части гор, служит неоспоримым доказательством некогда существовавшего обледенения Восточного Саяна. У меня было давнишнее желание побывать на одном из ледников, такой случай представился, но, к сожалению, он не увенчался полным успехом.

Мне и Козлову удалось преодолеть бесчисленные препятствия по ущелью Белой и выйти на террасу цирка. Река, по которой мы поднимались, протяженностью не более 15 километров, но имеет разность в высотных отметках истоков и устья примерно 100 метров. С такой высоты Белая скатывается к Кизыру. По ней, не смолкая, шумят водопады, ревут пороги, а узкие щели скал, между которыми пробивается река, забиты валунами да наносником.

На дне цирка, куда мы вышли, лежит большое ледниковое озеро, питающее своей молочно-зеленоватой водой Белую. В такой необычный цвет окрашивают его ручьи, впадающие от ледниковых языков. Мы видели там, на дне цирка, древнеморенные отложения. Почти все они лежат поперек озерной котловины и представляют собою довольно крутые валы. С восточной стороны озера имеется ясно выраженный «бараний лоб» с характерными царапинами и шлифовкой. Под ним мы нашли сложенный из камней тур высотою в рост человека. Его, видимо, выложил геолог Г. Стальнов, первым посетивший этот ледник.

К сожалению, этим и закончилось наше обследование. Стояла непогода, и туман, прикрывавший горы, прятал под собою ледник. Только на минутку туман приподнялся, и мы увидели концы двух ледниковых языков. В это время они еще были прикрыты зимним снегом.

В два часа дня стал моросить дождь, и мы, подосадовав на непогоду, отправились в обратный путь. На краю террасы, откуда была видна и озерная впадина, и круто спадающие истоки Белой, мы впервые в Саянах нашли душистый рододендрон. Это вечнозеленое растение с мелкими продолговатыми листочками. Оно растет в подгольцовой зоне невысокими кустами, преимущественно по крутым россыпям, и местами образует сплошные заросли. Его светло- и темно-розовые цветы обладают чрезвычайно нежным и приятным запахом, который в солнечный день распространяется за пределы зарослей.

Позднее цветы рододендрона Алексей употреблял для заварки чая, отчего это растение и получило название у нас «Белогорский чай». Мы так привыкли к нему, что когда в наших вьюках был настоящий чай, все же один-два цветочка Алексей клал в котел «для аромата».

На третий день вернулись в лагерь. Погода восстанавливалась, и уровень воды в Кизыре стал быстро спадать. Наши продовольственные запасы пополнились мясом сохатого, убитого Прокопием, и теперь можно было продолжать путешествие. Задерживала река, но через день мы получили возможность перебродить ее и свернули лагерь. Наш путь лежал на восток по реке Кинзилюк, до ее верховья, где мы должны были дождаться самолетов.

Канское белогорье

В три часа 23 июня мы распрощались с Кизыром и со всем караваном углубились в суровую долину Кинзилюка. Звериная тропа, по которой мы шли, не закончилась у знакомых нам солонцов, она ушла в глубь долины и в ее вершине соединилась с другой звериной тропой, идущей с Агула к Прямому Кизыру. Тропа, по которой мы шли, проложена дикими животными по правому берегу Кинзилюка и на всем своем протяжении не пересекает реку.

Чем дальше мы продвигались по Кинзилюку, тем живописнее становилась