Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

«Только не сейчас! Нет! Сейчас я слишком нужна им всем», – Маргарита Генриховна побледнела, холодный пот выступил на лбу. Она научилась скрывать свои приступы. Но этот был слишком сильным.

Светлана не глядела на нее и копалась в бумагах.

– Света… там… корвалол… на верхней полке, – тихо, слабо выговорила она.

Девушка оглянулась, щеки ее вспыхнули, и она завертелась вокруг Маргариты Генриховны. Все это выглядело так, как будто из одной уходили жизненные силы, а у другой прибывали…

– Идите домой и отлежитесь.

– Нет-нет, спасибо, моя милая, мне уже лучше. Меня ведь ждут. Ступай, слышишь?

Светлана зашагала широким шагом. Каблуки громыхали на весь коридор.

Маргарита Генриховна прижала руку к груди. Как будто ничего и не было.

Она начала спускаться в учительскую. Никто не должен знать. Она молода, всегда бодра духом, пускай ее запомнят такой.

Мимо, засунув руки в карманы спортивных штанов, прошел угрюмый Штыгин.

– Роман Андреевич, – натужным голосом крикнула ему вслед Маргарита Генриховна, – что там у вас с девятым «Б»? Ребята приняли вас после того неприятного случая?

Штыгин пробасил на ходу:

– А что им остается?

«Это… это не ответ…» – начала было она, но голос ее снова задрожал.

Она остановилась посреди лестницы и минут пять молча смотрела в окно, на голое черное дерево на фоне серой стены.

«Как быстро темнеет. И каждый год я этому удивляюсь. Сколько лет одно и то же…»

Она вдруг подумала – а почему бы не отказаться от обязанностей завуча и оставить только немного учебной нагрузки? Деньги ей все равно не на что тратить…

Эта мысль показалась такой простой и соблазнительной, что она решила немедленно: собственный день рождения – отличный повод поставить точку.

Это было бы чудесно. Приездом депутата займется кто-нибудь помоложе…

Дальше начался скромный и сумбурный юбилей. Пироги с чаем, печенье и конфеты заполнили круглый стол в учительской. Маргарита Генриховна не позволяла себе расчувствоваться, но благодарила коллег прилежно и с похвалами.

«Они не должны увидеть, что я мечтаю поскорее закончить банкет».

Она терпеть не могла праздники на работе. Подобное всегда казалось ей кощунством. Она даже не могла есть в местной столовой и еду всегда брала из дома. Не потому что там плохо кормили, но потому что не хотела, чтобы все видели, как она тратит время на обеды.

«Пора, сейчас я скажу…» – думала Маргарита Генриховна, но всякий раз, как она собиралась открыть рот, ее перебивали поздравлениями и пели дифирамбы.

Среди педагогов, случайно зашедших в эту минуту в учительскую, была ее старая знакомая, которая много лет назад работала с ней и теперь вышла на пенсию. Сегодня она специально пришла в школу на день ее рождения.

Маргарита Генриховна рассматривала морщинистое хитрое лицо, которое она знала до черточки, как свое собственное. Сейчас старая подруга поднимет тост и скажет, что ей пора на заслуженный отдых.

Но эта предательница все сделала наоборот: она выдала с ласковой улыбочкой: «Такие, как ты, Маргарита Генриховна, работают на двух генераторах! Вечно молодая, невозможно представить тебя без дела! Ну скажите мне, что бы стало со школой, если бы она ушла? Ну?!»

«Возможно, все бы облегченно выдохнули!» – уныло подумала юбилярша, и на глазах у нее блеснули слезы, которые присутствующие ошибочно приняли за слезы радости.

Роман Штыгин

На лакированном полу зала скрипели кроссовки, словно на корм слетелась стая крякающих уток. Резиновый мяч звенел, отскакивая от паркета, весело взлетал в воздух и снова врезался в пол.

– Ян, пасуй!

Голоса эхом отражались от высоких стен, как будто присутствующие бегали под сводами огромной пещеры.

Штыгин повернулся вокруг своей оси и ловко закинул мяч в корзину:

– Как же так? Я обыгрываю вас одной рукой!

– Так нечестно! – крикнули Болотов и Кочергин в один голос. – Вы опытнее.

– Ну-ну. Меняйтесь полями. Харибдов, ты почему отсиживаешься?

– Я устал…

Смуглый демон сидел на скамейке и смотрел в экран смартфона.

Роман Андреевич ничего больше не сказал и свистнул, чтобы игра продолжилась. Ему больше не хотелось смотреть ни на одного из проклятой тройки. Снова заскрипели кроссовки.

Штыгин чувствовал, что отношение класса к нему переменилось. Это незримо витало в воздухе. Его стали презирать за тот случай с Осокиным.

Они думают – он не слышит, но он распознавал каждую их скабрезную шутку, каждый презрительный взгляд. Роман Андреевич не обращал на это внимания, все, что он мог, – это продолжать делать свою каждодневную работу.

Его беспокоило только молчание администрации – никто, кроме Маргариты Генриховны, не вызвал его и не попросил объясниться. Значит ли это, что случай замяли? Или это затишье перед бурей?

Болотов схватил игрока другой команды за футболку, послышался треск рвущейся ткани.

– Отпусти! – негромко, но грозно посоветовал Штыгин.

Ученик ухмыльнулся в ответ.

– Победа любой ценой? – спросил Роман Андреевич.

Болотов кивнул, довольный собой.

– Не нужно, – подошел к нему Штыгин. – Проигрывает тот, кто не участвует. Ты здесь, значит, уже побеждаешь.

В глазах Болотова на мгновение сверкнула какая-то мысль, он отпустил футболку и возвратился на свою позицию.

Как по сценарию в пьесе, в дверях появились Осокин и Кайотов. Демоны снова жевали пиццу. Они вошли в зал без формы, как были, и сели к своему смуглому другу.

– Марш в раздевалку! – Роман Андреевич почувствовал, что не сможет долго сдерживать себя, в нем снова все начинало клокотать.

Они переглянулись и лениво