Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

словно заправский сумоист, раскидывающий ладонями неопытных худых борцов. Она подбирала такие точные слова и с таким напором говорила с любыми своими оппонентами, что они стушевывались. Хотя, возможно, ее постоянная привычка говорить на повышенных тонах не вызывала у собеседников желания узнать, какова она в гневе. Фаина не обладала таким даром и потому терпела поражение за поражением. К тому же разговоры, как правило, ничего не меняли. Чаще всего родители сами были потеряны и не знали, как повлиять на свое чадо. Не было и времени звонить – за уроками, проверкой тетрадей и грудой документов.

– Мы растим избалованных кровопийц.

– Полегче, Фаина Рудольфовна. Все-таки они наш хлеб. Ваши пожелания я учла. Надеюсь, вы уже пришли в себя и примете правильное решение.

Учительница истории устало посмотрела в окно: «Как быстро стемнело».

Она вдруг вспомнила, что совсем скоро самый короткий день в году.

«Солнцеворот. Скоро солнце умрет. Сколько еще ждать, пока оно родится? И родится ли?».

– Тогда я возьму несколько дней больничного, – услышала она со стороны свой слабый голос.

– Вот и хорошо. Чаю выпьете с конфетами?

– Выпью.

Фаина вышла от директора с гудящей головой. Она двигалась медленно, словно приняла транквилизатор.

– Как вы? – спросила Светлана Семеновна, молодая девушка, но уже опытный секретарь. Достаточно опытный, чтобы затылком чувствовать подавленное настроение учителей, вышедших из кабинета директора.

Фаина плюхнулась в кресло и пожаловалась ей:

– Учительница! Училка! Что они понимают? У меня два высших образования! А они считают, что я пришла сюда только потому, что учителями становятся те, кто не достиг большего. Глупо, глупо все это. А особенно глупо выглядит их напыщенность. Родители смотрят на тебя, словно ты насекомое. Давать им советы – все равно что выкачивать насосом море. Училка! А что потом? Вырастают их замечательные детки, лучшие на свете. И сильные мира сего умоляют: «Пристрой моего сорванца сюда или сюда, узнай то да се! А как с ними быть? А что мне делать?» Дети магнатов, министров, знаменитых актеров, все их родители, такие важные и гордые, вдруг идут к тебе с поджатым хвостом…

Она закрыла глаза: «Нужно записаться к врачу. Срочно».

Светлана сочувственно вздохнула.

Фаина уже собиралась уйти, как вдруг неожиданная мысль задержала ее у стола секретаря.

– Послушай, Света, меня интересует тот новенький мальчик из шестого «Б». Его что, перевели в другую школу? Он пробыл у нас всего ничего.

– Из шестого «Б»? – Девушка рассеянно положила руки на многочисленные папки на столе и стала двигать ими, словно играя в огромные шашки. – Сейчас…

Светлана набрала что-то на компьютере – замелькали таблицы.

– Вы, наверное, имеете в виду из восьмого «А»?

– Нет же. Из шестого!

– Из шестого класса никто не переводился. Как его зовут?

Лицо Фаины исказила мука, и она назвала имя.

– Нет. В шестых классах вообще нет и не было учеников с именем Иннокентий.

– А Кеша?

– И Кеша. Вы, наверное, что-то перепутали… – Светлана Семеновна откинулась на спинку кресла, надула пузырь из жвачки и громко хлопнула.

– Да, наверное, – пробормотала Фаина, поджав губы, и, ничего больше не сказав, вышла.

Светлана перегнулась через стол и с любопытством посмотрела ей вслед.

Фаина Рудольфовна спустилась в учительскую, открыла журнал и начала жадно искать глазами строчку, где написаны имя и фамилия мальчика с изумрудными глазами, которому она поставила двойку, когда тот не сдал ей работу.

Она охнула и закрыла рот ладонью, когда обнаружила пустую графу.

Фаина сделала над собой еще одно усилие и поднялась в пустой класс, где впервые увидела зеленоглазого мальчика в белоснежной рубашке.

Она прошлась вдоль рядов и, остановившись напротив парты, где он сидел, молча уставилась на клетку с волнистым попугаем. Птичка опускала клюв в воду, запрокидывала головку и пила.

– Кеша? – громко спросила Фаина и на всякий случай обернулась: не услышит ли кто? – Кеша!

Мальчик не появился. Попугай прыгнул на жердочку и принялся чистить перья, как ни в чем не бывало.

Учительница побледнела, и руки у нее задрожали.

Каучуковая дама

Маргарита Генриховна отложила недочитанное письмо и попыталась найти очки.

– Что это значит?

Она стала машинально ощупывать стол, заваленный бумагами.

– Это значит, нам кранты, – сказала Светлана Семеновна, одетая в нарядную белую блузку. Секретарь указала ручкой на дату, указанную в письме. В подтверждение своих слов она громко лопнула пузырем от жвачки. – Депутат приедет на месяц раньше. В январе, а не в феврале.

– Света, ну я же просила не есть в школе эту дрянь! – мягко проговорила Маргарита Генриховна и брезгливо поморщилась.

Девушка, казалось, не заметила ее слов.

Заведующая постаралась скрыть дрожь в голосе:

– Ничего страшного. Будем работать оперативно.

– Но тема, тема мероприятия изменена. Все, что готовили к выступлению, нужно переделывать. Постановки, стендовые доклады, приглашения иностранным коллегам. Вы понимаете?

Маргарита Генриховна зажмурила глаза и потерла виски.

«Какой позор. Коллеги сотрут меня в порошок! Это мне подарок на день рождения…» У нее еще была надежда, что они ничего не успели подготовить и решили все оставить на потом, но она сама позаботилась, чтобы подобного не случилось.

«Перестаралась – и вот результат. Мы можем остаться у разбитого корыта. Переделывать постановки с детьми на иностранном языке, подбирать новые костюмы; заставлять и без того перегруженных классных руководителей разрабатывать новые проекты и доклады – это будет новый бунт…»

Она вдруг почувствовала, как в груди до судорог сжался кулак, гоняющий по телу кровь, и охнула – в живую ладонь будто вонзилось