Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она встала, провела ладонью по лицу, словно стирая с него какую-то ненужную мысль, устало поморщилась.
– Полюбила – не то слово. Тут, Максим Глебович, другое. Это и сказать сложно, и понять. Может, когда-нибудь скажу. Или не скажу. Прощайте. Или не прощайте. Не знаю.
И ушла, бережно, беззвучно прикрыв за собой дверь. А он остался сидеть, с умом на раскоряку. Затем пошёл в ординаторскую готовить выписку Сидоровой. Нади Сидоровой. Вновь зашёл в её палату часа через два. Надина койка пустовала. Спросил у Галины Петровны. И услышал:
– Так ведь ушла она.
– Как ушла?
– Обыкновенно. Вещички свои собрала, с нами попрощалась, пожелала выздоравливать – и ушла.
– Мне ничего просить не передала? – нескладно выстроил фразу.
– Про вас ничего не сказала. А вы разве не знаете?
Вышел в коридор, спросил у постовой сестры куда девалась Сидорова. Та сказала, что видела, как она, в платье уже и с сумкой, шла к выходу, подумала, что выписалась она, будто бы перевели её куда-то. Поспешил в ординаторскую, удостоверился, что есть в истории и адрес её, и номер телефона. Позвонил ей, абонент был недоступен. Адрес записал, поехал туда сразу после работы.
Жила Надя недалеко, в старой пятиэтажке. На несколько, с паузами, звонков никто не откликнулся. Позвонил в дверь рядом, пообщался с соседкой, женщиной пожилой и словоохотливой. Надя приходила, потом уехала, когда вернётся, не сказала, вряд ли скоро, потому что оставила ей ключ, поливать цветы. Велела, если будут её спрашивать, никому ничего не объяснять.
С тем и уехал. На следующий день позвонил Никитину, поинтересовался. Тот ответил, что очень ему не понравились её уплотнения и в эпигастрии, и в лимфоузлах, резонно подумал, что лучше перевести её к ним в институт, благо проблем с местами сейчас нет. Спросил Максим, сколько, по опыту его, шансов на благополучный исход. Услышал ожидаемое: толком ещё не обследована, биопсия даже не сделана, не о чём пока говорить.
В следующий день и два затем по нескольку раз названивал ей. С тем же результатом. И, конечно же, эти неотступные размышлизмы, зачем ему это всё, что, кто ему эта Надя Сидорова. Была у Веры поговорка, частенько ему повторяемая, что своей смертью он не умрёт. Нелепая для непосвящённых, ему понятная. Знал за собой эту привязчивую особенность: загружать себя вовсе ему ненужными проблемами, тратить зачем-то на них время, мысли, настроение, воплощённое легендарным «оно тебе нужно?». Но сейчас не тот был случай. Оказалось, нужно. Надя вдруг оказалась нужна ему. Чтобы видеть её, говорить с ней. Нужна, как женщина. И никто, кроме неё и как она. Она, воплощавшая в себе едва ли не все свойства, качества, не нравившиеся ему. Вздор, что противоположности сходятся. Просто нравится у кого-то то, чего сам лишён. Даже позавидовать. Но тут чему завидовать? А ещё – злился на неё. Не за то, что ворвалась непрошено в его жизнь, сделала её досадной, неспокойной. Дура. Вот же дура! Что натворила! Ну, пусть рак, мама там, бабушка, ну и что? Верно ведь ей сказал, не приговор же. Тоже виноват, не сумел убедить? Про операцию на желудке, какую прилично сделает обыкновенный аккуратный, не обязательно маститый, хирург. Что химиотерапия, лучевая, такого нынче уровня, с такими результатами – раньше лишь мечтать можно было. Неужели не ведает об этом, с глухого хутора приехала?..
Куда, дурёха, девалась, зачем? Каждый день может стать если не роковым, так упущенным: стрельнет куда-нибудь – гоняйся потом за этими метастазами. Но если б только это. И доставало не меньше. Тут уж не интуиция, не цыгане в роду, не бесовщина даже. Душ у него капризничает, фотография над диваном, Муськи не стало! Проникла сюда в его отсутствие? Пользовалась душем? Привёл однажды её домой, а затем выпроводил, не приходя в сознание? Потому и думает так часто о ней, что напрочь с панталыку его сбила, покоя лишила?
День, второй, третий. На четвёртый увидел её. Нет, не в эротическом сне и вообще не во сне – сидела на скамейке возле его дома. С сумкой. Подошёл, заморгал:
– Что вы здесь делаете?
– Вас жду, Максим Глебович.
Срывалось с языка «зачем?», но вовремя спохватился.
– Дождались. Пошли. – Взял за руку, ввёл в подъезд, потом в лифт. И пока шли, ехали до его пятого этажа, ни слова друг другу не сказали, только смотрели. Усадил её на диван, сам на стуле напротив.
– Вам тут всё знакомо? Вы ведь раньше бывали здесь?
– Не бывала, вы же знаете.
– Тогда… Тогда как же?
– Лариса рассказывала.
– Какая Лариса? – Догадался какая. – Даже про Муську?
– И про Муську тоже. Я могу вас о чём-то попросить?
– Конечно.
– Я очень голодна. Можете меня чем-нибудь покормить?
– Могу.
Пошли на кухню. В холодильнике тот же джентльменский набор: яйца, кефир, разве что пельмени прибавились. Хлеб забыл купить, зато масло не перевелось ещё, в шкафчике сахар, печенье к чаю. Приемлемо.
Сказала:
– Позволите, я сама яичницу сделаю? – И не дожидаясь ответа: – Глазунью, как вы любите.
– Тоже Лариса?
– Тоже.
– Вы мне потом всё расскажете?
– Я не знаю, сколько это – «всё». Вы разрешите сходить в ванную руки помыть?
– Даже воспользоваться моим капризным душем.
Ляпнул – и оторопел, сразу же уразумел, как двусмысленно могла она воспринять эти его слова. И убедился, что опасения его не напрасны: помедлила с ответом, щёки её порозовели.
– Спасибо. Я эти дни… Если откровенно, сейчас очень бы кстати. – И тоже смутилась, поглядела тревожно.
– Вот и хорошо, – заторопился, чтобы избежать этих их гляделок. – Побудьте здесь, пожалуйста, я всё приготовлю, я быстро.
Поспешил в комнату за полотенцем, потом в ванную, проверил, не отключили ли, с них станется, горячую воду, сполоснул ванну, вернувшись, доложил:
– Мыться подано.
Обратил внимание, что её дорожная сумка так и осталась в прихожей. Домой, значит, не заходила, прямо откуда-то к нему. Откуда-то, где провела эти три дня. Наверняка не у той же Ларисы или у кого-нибудь из близких, где могла бы искупаться под душем. И ни полотенца, ни смены белья с собой не взяла, иначе не осталась бы сумка нетронутой. Стоит сейчас под душем, тешится. Какая стоит, вообразить не трудно, имел удовольствие лицезреть. Есть ли у неё сейчас мужчина? Не здесь он, ездила к нему? Зачем? Советоваться, как быть дальше? Струится вода по роскошным её волосам,
