Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский

причин, по глупости, наконец. Но есть в лечебной работе такие ситуации, когда ни ума большого, ни сообразительности не требуется: привычные, механически производимые действия, как, например, измерение температуры, если у больного жар, или давления у гипертоника. Врачу ли, тем более не первый год практикующему, не знать, что, если заподозрил злокачественную опухоль, необходимо как минимум проверить на включение в процесс региональных лимфатических узлов, не плодятся ли метастазы…

Не сделал этого. Даже не подумал, не вспомнил. Где-то за пределами сознания, в тайниках неприятия шевельнулась у него тогда мысль, что придётся сейчас ощупывать её подмышки, паховые узлы? Как-то отторгало это его естество, напрочь заблокировало не только врачебную ипостась, но и обычный здравый смысл? Да так, что лишь случайно вспомнил только сейчас, через сутки? Стыдобище… Уже за одно это можно было невзлюбить Сидорову, пусть и не было в том её вины…

Делая утренний обход, к ней в палате подошёл последней, четвёртой, дежурно поинтересовался самочувствием. Самоедски, приблизившись, обратил внимание, что африканскими своими духами не воспользовалась она и лак с ногтей смыла. Неужто намеренно? Ну, допустим, душиться не стала, прочувствовав непостижимой своей, в чём получил уже возможность убедиться, интуицией, что не нравятся они ему. Но её пожарный лак здесь причём: уж о том, что это его тоже раздражает, знать никак не могла, к тому же, насколько успел вчера заметить, был он у неё вполне пригодным, в ликвидации не нуждался. Тоже проинтуичила? Господи, на кой хрен всё это ему сдалось? Лак, не лак, проинтуичила, не проинтуичила, какое ему до всего этого дело? Опять наваждение, опять дурью мается? И – когда вышел уже – поймал себя на том, что всё-таки приятно ему это её преображение. Увы или не увы.

Второй и последний в тот день раз зашёл к ней, поинтересовался, какие назначения успела сделать. Оказалось, немало для одного дня – кроме всех стандартных кровяных, биохимию сделала, эндоскопию, на УЗИ сходила. Вот и хорошо, чем меньше пробудет она здесь, тем лучше. Во всех отношениях. Повторно осматривать её не стал.

– Максим Глебович, – спросила, – узнала, что вы назначили мне консультацию онколога. Была в том необходимость?

Ответил, что рядовая это процедура, назначается обычно всем больным язвенной болезнью желудка. Заметил, как сразу же, услышав это, подивилась, насторожилась язвенница Галина Петровна, но воробей уже вылетел.

Ближе к концу дня позвал его зав отделением. Поручение было негаданным. В небольшой районной поликлинике заболел единственный терапевт. Надо будет завтра на один день подменить его. Тащиться туда Максиму не хотелось, можно было, конечно, осведомиться, почему выбор пал именно на него, но разумел, что ехать всё равно придётся, смысла нет заводиться. Вспомнил, что как раз на завтра выпало по графику его ночное дежурство, сослался на это, пусть тогда хоть дежурство ему отменят, но и тут не преуспел. Вышел из начальственного кабинета удручённый. Прикинул: завтра электричка в семь утра, больше часа на дорогу, да пока до вокзала доберётся, затем обратно, дежурство потом с восьми, неизвестно ещё, какой ночь выдастся, приятного мало. И вдруг: теперь до послезавтра Сидорову не увидит. Впрочем, завтра вечером можно ведь к ней наведаться. До того ошарашила его эта мысль – остановился посреди коридора, точно на невидимую стену наткнулся. Зачем ему к ней наведываться? Почему вообще подумал об этом? Ему это нужно? Если бы не нужно было, не подумал бы?..

К несуразным этим размышлизмам возвращался потом не однажды. Поздним вечером, опасаясь нескорой возможности заснуть, сделал очередную попытку всё-таки как-то разобраться в своём отношении к ней. Исходя из того хотя бы, что априори уж никак понравиться она ему не могла.

Не просто была, что называется, не в его вкусе – абсолютно не соответствовала его симпатиям, предпочтениям, всему. Начиная с внешности: антипод тоненькой светловолосой Веры, лучше, привлекательней которой не было в его жизни женщины ни до Веры, ни после неё. Так и не изжил в себе привычку всех прочих сравнивать с ней. Из-за одних этих, как у Сидоровой, когтей, общаться не стал бы. И − эта вчерашняя ночь, когда занимался с ней любовью. С ней ведь, с ней, не с кем-либо, например, из женщин, ночевавших здесь прежде. Все, кстати сказать, светловолосые, иные не привлекали. И – а вдруг снова сегодня придёт она к нему во сне? Нет, не с Верой и не вместо Веры, о таком даже подумать скверно. Кто так искушает, наказывает его? Или не наказывает? Вовремя счастливо вспомнил: где-то в ящике стола должен заваляться феназепам. Несколько раз принимал, когда расстался с Верой. Поискал, нашёл. Быстро заснул, спал крепко, ничего не снилось. Или не помнил, чтобы снилось. Ещё раз повезло, что не забыл настроить будильник и услышал сигнал…

Но в больницу потом на полчаса опоздал, пусть и прямо с вокзала поспешил, не заходя домой. Проблемных вызовов не было, закрылся в ординаторской, вскипятил чай, поужинал купленными в дороге бутербродами. Дежурила в отделении Марина, давно с ним работавшая сестра, сказал ей, что вымотался сегодня и, наверное, покемарит сейчас немного, пусть разбудит его при надобности. Удобно пристроился на кушетке, но едва закрыл глаза, в дверь постучали. Подошёл, открыл, увидел стоящую перед ним Сидорову. Спросила, сможет ли он уделить ей несколько минут. Сел за стол, ей предложил стул напротив.

– Слушаю вас.

Она говорила, он глядел на неё. Глаза у неё оказались не голубые, а зеленоватые. Губы, не накрашенные сейчас, не такие обильные. Лучше она такая, хуже? Одёрнул себя, сосредоточился. Она уже закончила извиняться, что побеспокоила его, заговорила о причине. Причина была неожиданная. Приходил к ней онколог, долго, подробно опрашивал и осматривал. Ничего конкретно не сообщил, но сказал, что посоветует лечащему врачу направить её в профильную больницу, где больше возможностей для обследования и лечения. И сразила Максима тем, что и раньше не засомневалась она в этом диагнозе и скорой своей кончине.

– Ну нельзя же так! – возразил он, пододвигая к себе папку с историями болезней. Нашёл нужную, раскрыл, пробежался взглядом по сделанной записи. Фамилия консультанта была ему хорошо знакома: Никитин, врач старый, опытный. Написал он, что выражены симптомы новообразования, рекомендовал, учитывая возраст и анамнез больной, перевод в клинику онкоинститута. Закрыл историю, вернул в папку, изготовился. Разговоры об этом и с больными, и родственниками их доводилось ему вести не редко, требовали они единственных, точных слов. Сказал ей, что никогда не следует отчаиваться, всегда уповать на лучшее и вообще не будить лихо пока оно тихо. Сейчас необходимо