Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, особи мужского пола нравились мне редко. Всё-таки планку держала высоко, не разменивалась. Это уже не для окружения, для себя. Невинной в свои двадцать девять, конечно же, не осталась. Девственность я потеряла в пятнадцать лет. И отдалась не по любви, даже не по симпатии. Меня изнасиловали на новогоднем школьном вечере. Три пьяных гадёныша из выпускного класса. Заманили, затащили в дальний пустой класс, поиздевались. Я потом хотела покончить с собой, если бы не Дашка, наверняка руки на себя наложила бы.
Жить я осталась, однако история эта бесследно для меня не прошла. Нет, мужененавистницей не стала, но долго ещё даже случайное прикосновение мужской руки вызывало опасливо-гадливую дрожь. Спасибо Глебу, исцелившему меня. Глеб был тем самым принцем, которого ждут девушки и которого ждала и дождалась я. С ним я поняла, какая это радость – любить и быть любимой. Но он уехал. В другую страну. Звал меня с собой, а я не рискнула. В основном из-за мамы с папой. Никогда себе не прощу. Теперь уже ничего не поправить. Он женился, новости о нём узнаю от общих знакомых.
Были у меня потом ещё две интимных связи. Без любви. Нравились они мне, конечно, иначе не соглашалась бы, но не более того. И физиология давала о себе знать, куда ж от этого денешься. Что хуже всего, после первой же близости нравились они несравнимо меньше, Глеб ли тому причиной, или сломалось что-то во мне. А уж о том, чтобы соединить жизнь с кем-либо из них, и мысли не возникало. Восставало что-то во мне, как тисками держало. Счастливая Дашка, она никогда не комплексовала.
Даша Мишке не изменяла, но после развода кое-какие мужички у неё водились. Я всех их знала, тайн у нас друг от друга не было. И удивлялась её невзыскательности. Создавалось порой впечатление, что ей попросту лень сопротивляться. Особенно нравилась она южным мужчинам. Беленькая, округлая Даша сражала их наповал. Опять же боюсь показаться националистской, но я к этой братве, особенно к приезжей, залётной, отношусь с немалым предубеждением, больно уж много негожего о них наслышана и навидана, в поликлинике ведь работаю. Живу в страхе, что может Дашка влипнуть в какую-нибудь скверную историю. Застав у неё однажды залётного такого джигита, наглого и вида бандитского, устроила ей потом настоящий скандал. Дашка обещала мне, что впредь будет осмотрительней, хотелось бы в это верить.
Сама же я сейчас пребывала в довольно длительной лирической паузе. Ни с кем не встречалась. Ни настроения не было, ни желания. Но прежде всего – не было того, с кем хотелось бы встретиться. И совсем испортилось настроение после визита в это реанимационное отделение. Прошла уже неделя, а я всё переваривала в себе тот злополучный разговор с Дегтярём. У него и фамилия, накручивала я себя, была какая-то мажущая. И звали тоже вычурно: Матвей Самсонович. Как его, интересно, жена, близкие зовут? Мотя? Очаровательное имя для такого мужика.
Неожиданно поймала себя на том, что думаю об этом Моте подозрительно часто. И не только подробности нашей беседы вспоминаю. Вспоминаю его узкое лицо со светло-карими, устало-насмешливыми глазами, алюминиевый ёжик на голове. Вспоминаю, а это для меня в мужчинах едва ли не самое значимое, его крупные, белые, прекрасной лепки руки, которыми безостановочно вертел он – привычка такая? нервничал из-за того, что отказывал мне? – синий фломастер. И безмерно удивилась, когда вдруг поняла, что хочется мне подержать эту руку в своей руке. А ещё – провести ладонью по его седому ёжику – колючий ли, мягкий?
Попытаться объяснить это словами невозможно. Это не было даже намёком на мимолётную влюблённость, увлечение. Да и не могла я увлечься и тем более влюбиться в старого, старше моего отца, мужчину, наверняка деда уже. Тут было что-то другое. Какое-то навязчивое, патологическое желание снова увидеть его, услышать его голос и, самое необъяснимое, коснуться его руки, волос. Казалось почему-то, что лишь таким сомнительным способом смогу избавиться от наваждения.
Но вызревала ещё одна идея, достойная лукавого, от Евы длящегося, роду-племени, – поквитаться с ним. Нет, не отомстить – не настолько я пакостная женщина. Просто заставить его побывать в моей шкуре. В шкуре отторгнутого человека. Пусть бы он влюбился в меня, а я бы до него, экземпляра, не снизошла. Не по Сеньке, мол, шапка. У него свой спаянный коллектив, а у меня свой. Правда, несколько подмочена была эта увлекательная забава тем, что мне вдруг в самом деле захотелось, чтобы он в меня всё-таки влюбился. Чертовщина какая-то.
И я созрела, начала вынашивать планы нашей случайной встречи. Здесь особых проблем не было, ведь в одном с ним здании, только этажом ниже, работает та моя приятельница. В поликлинике я принимала в первую смену, заканчивала в три, он же наверняка оставался в своём проблемном отделении дольше, тем более в операционные дни. При большом желании пересечься с ним труда не составляло.
Ну, ладно, – размышляла я, – допустим, пересеклись, даже, если повезёт, перекинулись парой слов. Дальше что? Не назначать же ему свидание. Устраивать новую случайную встречу? Мне нужны были хотя бы четверть часа, чтобы спокойно, не наспех, пообщаться с ним. И обязательно наедине, что в больнице сделать непросто. И вообще желательно не в больничной обстановке, когда он в халате и «при исполнении». Оптимальный вариант – чтобы он, допустим, немного проводил меня. Поговорили бы о том-сём – и, убеждена была, закончилась бы эта чертовщина. Никаких прикосновений не понадобилось бы. Но не поджидать же его, прячась за углом. Причём неизвестно сколько времени – он ведь может и до ночи там торчать. Во-первых, я уже не в том возрасте и положении, чтобы опускаться до столь унизительных приёмов. А во-вторых, он, скорей всего, приезжает и уезжает на машине, не под колёса же мне бросаться.
И я решила положиться на удачу. Съезжу в больницу, покручусь немного, а там как получится. Сделать это решила не откладывая, следующим же днём, но, по поговорке, человек предполагает, а Господь располагает. Вечером зазвонил телефон. Ольга Петровна? – спросил мужской голос.
– Да, кто это? – ответила я, пытаясь припомнить, кому он принадлежит.
– Некто Матвей Самсонович,
