Только ты и я - Лор Ван Ренсбург

разглядывают зубчатые линии на лентах и экранах и интерпретируют все, что происходит внутри меня, в соответствии со своей медицинской специализацией, превращая меня в написанные кошмарным врачебным почерком строчки в истории болезни.

– Что это было? Приемный покой? – спрашиваю я у Шелли, когда она привозит меня в самую обыкновенную на вид больничную палату.

– Конечно, детка. Там работают разные специалисты, которые по очереди осматривают поступающих больных и определяют методику лечения. – Она улыбается. – Или ты думала, что тебя положат на стол посреди палаты и запустят внутрь кучу студентов-медиков? – И Шелли весело смеется, помогая мне выбраться из кресла и лечь на кровать. Я молчу – мне не хочется признаваться, что мой истощенный мозг создал сценарий куда более абсурдный, чем та картина, которую она нарисовала.

Как только я ложусь, Шелли накрывает меня одеялом.

– Ну вот и все, детка. Теперь отдыхай. Если тебе что-то понадобится – нажми вот эту кнопку. Впрочем, я и без этого буду навещать тебя через каждые два часа.

Прежде чем уйти, она протягивает мне две овальные таблетки и полчашки воды.

– Что это? – спрашиваю я из чистой вежливости. На самом деле мне все равно, что это – пусть даже стрихнин. Собственно говоря, этот последний вариант меня бы вполне устроил, если бы не…

– Обезболивающее, – говорит она. – Ну, смелее!

Лекарство, способное подарить мне любое подобие забытья, – это как раз то, в чем я нуждаюсь. Я послушно принимаю таблетки, но путь к химической нирване оказывается довольно тернист – попытка проглотить воду вызывает у меня приступ мучительного кашля, во время которого я хватаюсь обеими руками за свое раненое горло.

– Может, все-таки позвонить каким-нибудь твоим родственникам или друзьям? – спрашивает Шелли, задержавшись в дверях.

В ответ я только улыбаюсь и отрицательно качаю головой.

– Нет, спасибо, сес… спасибо, Шелли.

– Ну хорошо. Отдыхай, дорогая.

– Шелли?..

– Что?

– Не гасите свет, ладно?

Она не спрашивает почему, просто убирает пальцы от выключателя.

– Если я тебе понадоблюсь, нажми кнопку вызова, – еще раз напоминает Шелли и тихо закрывает за собой дверь, а я зарываюсь в простыни, так что снаружи остаются только глаза. Под одеялом тепло и уютно, от белья чуть слышно пахнет прачечной. Таблетки начинают действовать. Я думаю о доме на побережье, и мне приходит странная мысль побывать там еще раз, когда все закончится, когда все будет позади. Там я пережила два самых страшных дня моей жизни, и между нами образовалась странная связь. В его трубах течет моя кровь, ее частицы впитались в ковры и деревянные ступеньки, чешуйки кожи и волосы застряли в щелях паркета. Да, мы с ним связаны навсегда, и не просто связаны. Я стала неотъемлемой частью дома на берегу, и пусть никто из тех, кто будет жить в нем, не увидит даже моего призрака, витающего в комнатах или на чердаке, отрицать это бессмысленно.

Я и не пытаюсь ничего отрицать. Вместо этого я играю с пришедшей мне на ум идеей, рассматриваю ее с разных точек зрения и не замечаю, как меня охватывает вожделенный покой.

Я засыпаю.

70

Верити

Опираясь на подушки, я полулежу на больничной койке. Помощник шерифа Уилкокс сидит передо мной в больничном кресле, которое выглядит до крайности неудобным. Я вижу, как он ерзает на самом краю. Можно подумать, шериф боится, что если он сядет поглубже, то утонет в продавленном мягком сиденье словно в зыбучих песках. За его спиной переминается с ноги на ногу молоденький полицейский в форме. Оба смотрят на мои пальцы, которые складывают, разворачивают и снова складывают листок бумаги, создавая то одну, то другую причудливую фигурку. Признаться честно, я и сама удивилась, что у меня что-то получается – я не занималась оригами уж несколько лет, но у моих пальцев, как видно, есть своя память.

Итак, оба смотрят на меня, и по выражению их глаз я догадываюсь, что они видят перед собой жертву, которую нужно жалеть и с которой нужно обращаться поделикатнее. Но я вижу и кое-что другое… Я вижу пока невысказанный вопрос, который легкими морщинами написан на их лбах – вопрос, который они не должны себе задавать, но справиться с собой они не в силах. «Что такого она могла сделать, чтобы его спровоцировать?»

– Вынужден заранее извиниться, – говорит Уилкокс, – но в данный момент у нас нет женщин-полицейских.

Я киваю. В палате пахнет сосной, лекарствами и средством для дезинфекции. Хлоркой, короче говоря. Так пахнут больницы и старики.

– Как вы себя чувствуете? – задает Уилкокс следующий вопрос.

Что это, проявление формальной вежливости, начало допроса или просто моя новая прическа вызвала у него беспокойство? Дело в том, что, проснувшись после продолжительного, но беспокойного сна, я отправилась в ванную комнату. Там при тускло-желтом свете единственной лампочки я увидела в зеркале себя – страшно исхудавшую женщину с заострившимися скулами, с синяками под глазами, с рассеченной, опухшей губой и черными следами от пальцев на шее. Все это обрамляли длинные, сальные волосы, падавшие мне на грудь.

Жалкое зрелище! Душераздирающее. С этим нужно было что-то делать, и я попросила Шелли принести мне ножницы. Она долго не соглашалась, а я не сразу поняла почему. Наконец до меня дошло, в чем дело, и я сказала, что, если ей так будет спокойнее, она может остаться и смотреть. Шелли так и поступила.

– Хочешь, я сама тебя постригу, детка? – спросила она, когда увидела, что́ я затеяла, но я покачала головой. Одну за другой я зажимала пряди волос между средним и указательным пальцами и отстригала их на уровне плеча. Волосы падали на пол и собирались кучей возле моих ног, а голове с каждой минутой становилось все легче, хотя несколько прядок – не бог весть какая тяжесть. Видимо, дело было в чем-то другом.

Дольше всего я провозилась с челкой. Мне хотелось сделать себе такую же челку, какая была у меня много лет назад – прямую, до самых бровей. Это тоже был своего рода символический акт: я как будто продолжала свою жизнь с того момента, когда я поставила ее на паузу, решив отомстить за Венди. Но вот наконец последние состриженные волоски спорхнули на пол, я несколько раз взмахнула расческой и долго смотрела на обновленную себя в зеркало, пока не убедилась, что она – это я. Да, я чувствовала, что Ви, которая спала во мне столько времени, пробудилась и, наново знакомясь со своим телом, потянулась, прищелкнула пальцами и полной грудью вдохнула воздух. А потом она – я – вышла из ванной, оставив Элли в зеркале.

Мне пришлось быть ею очень долго, но теперь я в ней больше не нуждалась.

Так я думала, но ошиблась.

Прежде чем Уилкокс задает очередной вопрос, в дверь стучат. Это Шелли. Она входит в палату с двумя чашками кофе в руках. Одну она ставит на тумбочку рядом со мной, другую протягивает шерифу.

– Спасибо, Шелли. Ты –