Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

И еще целый ряд нелогичностей из тех, что заполонили это странное уголовное дело. Поехал бы опытнейший диверсант Квачков на «дело» на своей личной машине, тем более зарегистрированной на жену, а, значит, заведомо подставляя ее под удар и уголовное преследование?.. Потащили бы опытные минеры, к которым следствие относит и Яшина, и Квачкова, и Найденова, с дачи собственный тяжеленный аккумулятор, если его спокойно заменяет батарейка «Крона» размером в половину спичечного коробка?.. Пошел бы опытный диверсант Квачков на «дело», оставив в гараже, на даче патронный арсенал, подрывные машинки?.. Все уголовное дело соткано из таких вот глупостей, которые обвинение величает доказательной базой.

Вся доказательная база обвинения состоит в том, что мой подзащитный 16 марта якобы не уехал домой, а оставался на даче Квачкова, чтобы, пробравшись на Митькинское шоссе, глубокой ночью в одиночку заложить взрывное устройство. Эта доказательная база строится только на том основании, что звонки его телефона зафиксированы в ночь с 16 на 17 марта 2005 года, якобы, в нижней части Митькинского шоссе. И не важно для обвинения, что специалист Громаков уточнил на суде, что правильнее пользоваться понятием не месторасположение и не местопребывание, а район нахождения абонента. Район, а не место! Получается по прокурору: заложил Иван Миронов взрывное устройство, и не сходя с места тут же и доложил по инстанции… Саше Квачкову. Только вот какая накладка. Телефон, как вы помните, Иван передал Редькину, который оставался на даче. У обвинения нет ни малейшей зацепки, чтобы это опровергнуть. А у прокуратуры было целых пять лет, чтобы найти этого Редькина и допросить его. Не нашли? Или не искали? Я думаю, что не искали. А зачем это обвинению? Ведь Редькин подтвердит правоту Миронова. Что тогда делать? Хотя понятно, что делает в таких случаях прокуратура. Она поет «Все, что было не со мной, помню», игнорируя любые неугодные ей свидетельские показания.

Свидетели прокуратуре только мешают. Без них как-то проще говорить подсудимому: а вот не верю и все тут. И выслушав здесь показания моего подсудимого и о событиях 16, и о событиях 17 марта 2005 года, подкрепленные свидетельскими показаниями, обвинение продолжает настаивать на своем, руководствуясь только одним «я уверен», не только ничем не доказывая это, но и, мягко говоря, лукавит фактами.

Как сказал 4 августа государственный обвинитель, у него лично нет сомнений, что Иван Миронов устанавливал взрывное устройство на Митькинском шоссе, потому что там был зафиксирован его телефон. Но что было зафиксировано? Три звонка. В 23:07 на телефон, зарегистрированный на имя Ивана Миронова, поступает звонок, зафиксированный базовой станцией, расположенной в поселке Жаворонки по улице 30 лет Октября, в час 20 ночи еще один звонок с того же телефона, но ловит его уже базовая станция из Крекшино в десяти километрах от Жаворонков, и та же самая станция через две минуты ловит еще один звонок, но уже исходящий — Саше Квачкову. При чем тут Митькинское шоссе, при чем тут установка взрывного устройства? И при чем тут Миронов, наконец? Это что, вся доказательная база обвинения, чтобы отправить человека на пожизненное заключение? Да, вся. Таковы душегубские фантазии обвинения.

Как вещественное доказательство была представлена книга Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», по утверждению обвинения, явившаяся мотивом совершения покушения на Чубайса. Хотелось бы знать, а сами обвинители читали эту книгу, ведь первая же попытка прокурора сослаться на книгу, вспомнив пресловутое «Бей жидов — спасай Россию!», обернулось конфузом, ведь ничего подобного в книге нет, и государственный обвинитель был вынужден попятиться назад, заявив, что он вообще имел в виду историческую параллель. Как по мановению волшебной палочки, именно к завершению нашего процесса, и не где-нибудь, по месту издания книги, или по месту проживания автора, как того требует закон, а далеко-далеко от Москвы, на самом краешке земли, в Петропавловске-Камчатском, суд признает книгу «Приговор убивающим Россию» экстремистской. Кто инициировал процесс? Правильно, местная прокуратура. Как говорится, привет прокурору Каверину от коллег с Дальнего Востока.

Кроме фантазий на тему телефонных соединений у обвинения нет ни одного свидетеля, ни одной экспертизы, ни одного вещественного доказательства — ничего! что подтверждало бы участие моего подзащитного Ивана Миронова в тех преступлениях, в которых его обвиняют. А теперь, с учетом того, что обвинение не имеет ни малейшего доказательства вины моего подзащитного, я прошу вас выслушать, в чем его обвиняют.

Моего подзащитного Ивана Борисовича Миронова обвиняют в совершении преступления, предусмотренного ст. 105 Уголовного Кодекса Российской Федерации «Убийство» в ч. 2 п. «а» «Убийство двух и более лиц», п. «е» «Совершенное общеопасным способом», п. «ж» «Совершенное организованной группой» — наказывается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет либо пожизненным лишением свободы, либо смертной казнью».

Моего подзащитного Ивана Борисовича Миронова обвиняют в совершении преступления, предусмотренного ст. 277 Уголовного Кодекса Российской Федерации «Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность, — наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет, либо пожизненным лишением свободы, либо смертной казнью».

Такие вот перед вами весы, уважаемые присяжные заседатели: на одной чаше — наказание вплоть до пожизненного лишения свободы, на другой — доказательства вины подсудимых, за которую положено столь лютое наказание. И не важно, что чаша доказательств вины подсудимых пуста. Какая из них перевесит, определите только вы, — определят ваша совесть, ваша честь, ваше мужество».

Адвокаты Чубайса сдали Чубайса (Заседание шестьдесят третье)

Суть прений связана еще со словом «перечить» — прекословить, возражать, идти наперекор. Прения сторон — это столкновение, сшибка взглядов на преступление, на участие-неучастие в нем подсудимых. Впереди оставалось выступление подсудимого Ивана Миронова. Его речь завершала прения сторон.

«Уважаемые присяжные заседатели! — ровный, уверенный голос Миронова заполнил зал. — Надо признать, что обвинение поставило меня в очень сложное положение. По логике процесса я должен опровергать доказательства моей вины, которые представило следствие, но что мне делать, если таких доказательств нет, а есть исключительно пустые, необоснованные обвинения, абсолютно абсурдные по своей форме и сути? Как быть, если обвинение ставит мне в вину книги моего отца? Сказать, что не признаю достоверности документов, которые приводит автор, я не могу, потому что они подлинные и достоверные. Решение суда города Петропавловска-Камчатского, вынесенное специально под наш процесс о признании книги Бориса Миронова экстремистской, дела не меняет. Если у нас правда объявляется экстремизмом, она не перестает быть правдой. Как быть, если мне в вину ставится найденная в блокноте запись из интернета «За Квачкова голосуй, покажи Чубайсу…»? Сказать, что я не занимался предвыборной кампанией Квачкова в Госдуму, я не могу. Я ею занимался. Как быть, если мне в вину ставится обнаруженный у меня диск с обвинительным заключением Квачкова, Яшина и Найденова? Сказать, что я не интересовался, по каким основаниям меня в средствах массовой информации шельмуют злодеем и разбойником, совершившим такое-растакое кощунство, будет неправдой. Мне действительно это было интересно. Как быть, если мне в вину ставится наличие у меня служебного удостоверения, паспорта, связки ключей и травматического бесствольного пистолета «Оса» с разрешением на ношение последнего? Это действительно мои вещи и документы. Как быть, если мне в вину ставится знакомство с Квачковыми и Яшиным? Да, я был с ними знаком. Но они же не американские шпионы, а заслуженные офицеры. Как быть, если мне в вину ставится посещение дачи Квачкова и поселка Жаворонки по просьбе Яшина? Но я, честно, не знал, что, во-первых, на бывшей свалке, как нам пояснил Гозман, обитает Чубайс, и, во-вторых, я действительно не знал, что, находясь в радиусе 20 километров от нее, можно быть обвиненным в терроризме. Как быть, если Вадим Редькин пользовался моим мобильным телефоном в районе Минского шоссе ночью 16 марта, когда я спал у себя дома на проспекте Андропова? Отвечать за ночные похождения малознакомого мне человека? Как быть, если мне в вину ставится нахождение у меня в багажнике нового зимнего утепленного спортивного костюма ярко-зеленого цвета? Это моя одежда, и точно такой же костюм я до сих пор с удовольствием ношу зимой. Здесь следует отметить логику прокурора Каверина. Если костюм зеленый, значит он камуфлированный, а в камуфлированную форму одеваются диверсанты, отсюда вывод: Миронов — террорист. Хорошо еще, что не ваххабит, как ни крути, зеленый — цвет Ислама».